Эгвейн, кажется, смутилась.
— Ты ведь видела это, не так ли? — прошептала Морейн. — Что тебе приснилось, Мать?
Эгвейн не ответила сразу.
— Что ты видела? — настаивала Морейн, подходя к ней.
— У него под ногами хрустело, — сказала Эгвейн, глядя Морейн в глаза. — Ранд шагал по осколкам узилища Темного. В другом сне я видела, как он бросился вперед, чтобы открыть узилище. Но я никогда не видела, чтобы он открывал его, Морейн.
— Осколки были там, Мать, — произнесла Морейн. — Печати были сломаны.
— Сны толкуют по-разному.
— Ты знаешь, что означает этот. Это действительно необходимо, и печати у тебя. Ты сломаешь их, когда придет время. Ранд, Лорд Дракон Возрожденный, время передать ей печати.
— Мне это не по душе, Морейн, — проговорил он.
— Ничего не изменилось, верно? — спросила она легко. — По-моему, ты часто не хотел делать то, что должен был. Особенно, когда именно я указывала тебе, что делать.
Он промолчал, затем рассмеялся и полез в карман своей куртки. Вынул три диска из квейндияра, каждый из которых был разделен посередине извилистой линией. Он положил их на стол.
— Как она узнает, что время пришло? — спросил он.
— Она узнает, — сказала Морейн.
От Эгвейн пахло сомнением, и Перрин не винил ее. Морейн всегда свято верила, что надо следовать плетениям Узора и принимать повороты Колеса. Перрин все видел иначе. Он полагал, что человек сам выбирает собственный путь и своими руками делает то, что должно. От Узора не стоит зависеть.
Эгвейн была Айз Седай. И она вроде бы понимала, что должна смотреть на все теми же глазами, что и Морейн. Может и так, а может, она и сама готова была согласиться и принять печати.
— Я сломаю их, когда почувствую, что это необходимо, — сказала она, взяв печати.
— Тогда подпишете, — Ранд выхватил документ, хотя писцы и и недовольны были, что им пришлось работать так спешно. Теперь на оборотной стороне договора имелось несколько дополнений. Один из писцов остерегающе вскрикнул, протягивая руку за песком, но Ранд сделал что-то с помощью Единой Силы, и чернила высохли мгновенно, как только он положил документ перед Эгвейн.
— Я подпишу, — проговорила она, протягивая руку к перу. Она тщательно читала положения, другие сестры наблюдали через ее плечо. И кивнули разом.
Эгвейн положила перо на бумагу.
— А теперь остальные, — сказал Ранд, повернувшись, чтобы понаблюдать за реакциями властителей.
— О Свет, да он поумнел, — прошептала Фэйли, стоявшая рядом с Перрином. — Ты же понимаешь, что он только что сделал?
— Что именно? — произнес Перрин, почесывая бороду.
— Он привел с собой тех, кто наверняка поддержит его, — шепнула Фэйли. — Порубежники, которые подпишут что угодно, дабы заручиться помощью для своей родины. Арад Доман, которому он совсем недавно помог. Айил. Ну, ладно, кто знает, что сделают Айил в определенный момент? Но идею ты понял. А потом он позволил Эгвейн объединить остальных. Гениально, Перрин. Теперь, чтобы справиться со всеми противниками, ему осталось только убедить её. А когда она приняла его сторону, остальным придется последовать ее примеру, иначе они будут глупо выглядеть, если откажутся.
Действительно, как только правители начали подписывать, причем Берелейн сделала это первой и весьма охотно, те, кто поддерживал Эгвейн, забеспокоились. Дарлин подошел и взял перо. Он колебался мгновение, затем подписал.
Потом Грегорин. Затем порубежники, каждый по очереди, за ними последовал король Арад Домана. Даже Роэдран, который все еще, казалось, считал такое решение полным провалом, подписал. Перрину это показалось любопытным.
— Он очень сердит, — промолвил Перрин Фэйли, — но он знает, что так будет лучше для его королевства.
— Да, — сказала она. Ранд вел себя как паяц, чтобы отделаться от них, заставить освободить себя от должности главнокомандующего. Договор закрепляет за государствами их теперешние границы. Это хорошо для тех, кто пытается стабилизировать свое правление, но…
— Но?
— Что насчет Шончан? — тихо произнесла Фэйли. — Если Ранд уговорит их, останутся ли уже захваченные страны под их властью? И как быть с дамани? Позволят ли им защелкнуть ошейник на любой женщине, что пересечет их границы?
В шатре воцарилась тишина; возможно, Фэйли говорила громче, чем хотела. Перрину иногда было трудно понять, что могут слышать обычные люди, а что нет.