Гречеха помолчал и попросил нежданно
Понюшку табака у Подкоморья-пана.
Однако не спешил с концом повествованья,
Хотел он возбудить шляхетское вниманье.
Решился продолжать, увы! Рассказ прервали,
Хоть любопытнее его найдёшь едва ли!
Однако вызван был по делу пан Соплица,
С ним кто-то должен был не медля объясниться.
Сердечно распростясь, Судья ушёл в покои,
И гости разошлись улечься на покое, —
На сеновал и в дом. Судья, готов к приёму,
Просил приезжего направить прямо к дому.
Все в доме спят давно; Тадеуш гонит дрёму,
У дядиных дверей подобен часовому.
Он должен перед сном спросить его совета,
Не смеет постучать он, несмотря на это,
Дверь заперта на ключ. Идёт беседа глухо,
К замочной скважине он приставляет ухо.
Рыданья слышит он, и вот нетерпеливо
Заглядывает в щель и видит — что за диво? —
Судья и Робак ксёндз упали на колени
И плачут горестно, в сердечном умиленьи.
Ксёндз целовал Судью, не говоря ни слова,
И обнимал Судья монаха, как родного.
Вот в комнате слова неясно зазвучали,
Монах заговорил в волненьи и в печали:
«Таился я от всех, теперь открылся брату.
Я клялся на духу, за тяжкий грех в расплату
Отдать всего себя лишь богу и отчизне,
Не славе суетной, не обольщеньям жизни.
Хотел и умереть, как жил я, бернардином,
Не выдавать себя признаньем ни единым,
Ни пред тобою, брат, ни даже перед сыном!
Но настоятель ксёндз позволил пред своими
В предсмертный час открыть моё былое имя.
Кто знает, буду ль жив? Что ждёт меня в Добжине?
Мы пред великими событиями ныне!
Французы далеко, придут весной, не ране,
А шляхта, я боюсь, без них начнёт восстанье.
Быть может, виноват я сам чрезмерным рвеньем!
Гервазий спутал всё! Снедаем нетерпеньем,
В Добжин безумный Граф отправился, я слышал;
Я не догнал его, прискорбный случай вышел:
Матвей узнал меня! Лишь обо мне известье
До Ключника дойдёт, мне не уйти от мести.
Скажу по правде я: не смерть меня тревожит,
А то, что заговор со мной погибнуть может.
Но надо ехать мне в Добжин, из чувства долга, —
Ведь шляхте без меня и надурить недолго!
Прощай, мой милый брат! Зовёт меня дорога…
Что ж! Если не вернусь, лишь ты взгрустнёшь немного.
Доверил всё тебе; когда война случится,
Кончай, что начал я, и помни, ты — Соплица!»
Тут ксёндз отёр слезу, накрылся капюшоном
И ставни растворил он с шумом приглушённым,
В окошко выпрыгнул и побежал с пригорка.
Судья один сидел и долго плакал горько.