Смутилось общество, увидя жест угрюмый,
Был каждый омрачён невольно тайной думой.
Молчанье мрачное они хранили долго,
Вдруг Рыков произнёс: «Драл волк, задрали волка!»
«Почиет в мире пусть!» — добавил Подкоморий.
«Увы! То божий перст, — Судья промолвил в горе, —
Но не повинен я ни помыслом, ни словом!»
С постели ксёндз привстал в молчании суровом,
На Ключника взглянув, сказал: «Беда! К тому же
На беззащитного грешно поднять оружье!
Не разрешил Христос нам и с врагом расправы!
Ответишь господу за этот грех кровавый:
Простится, если ты убил не ради мщенья, —
Pro bono publico — для общего спасенья!»
Гервазий заморгал глазами в подтвержденье:
«Pro bono publico — для общего спасенья!»
И больше не было о Плуте разговора;
Напрасно поутру искали след майора,
Сулили и за труп награду дать народу, —
Ничто не помогло, Плут канул, точно в воду!
Что стало с ним потом, есть разные рассказы,
А только не видал его никто ни разу.
Напрасно Ключника расспрашивали снова.
«Pro bono publico», — он отвечал сурово.
Гречеха тайну знал, но честью поручился
Не выдавать её и не проговорился.
Как только капитан пустился в путь обратный, —
Ксёндз Робак приказал собраться шляхте ратной;
Сам Подкоморий речь держал к ней: «Власть господня
Оружью нашему послала мощь сегодня!
Но разразился бой совсем не в пору, братья,
Грозят нам бедствия, не должен то скрывать я!
Ошиблись мы, и всем придётся быть в ответе:
Ксёндз Робак новости распространял в повете,
Вы сгоряча взялись за сабли, но поди же,
Война и до сих пор отнюдь не стала ближе!
Кто нынче воевал особенно успешно,
Тот должен, шляхтичи, пуститься в путь поспешно.
Остаться б на Литве небезопасно было,
А потому скажу: Тадеуш и Кропило
И Лейка с Бритвою! Коль дорога свобода,
Ступайте в Польшу вы, к защитникам народа!
На Плута и на вас мы всю вину возложим,
Но остальных спасти от наказанья сможем!
Простимся, шляхтичи, одно есть утешенье:
Весной взойдёт для нас заря освобожденья!
Скитальцами от нас уйдёте нынче, братья,
Как избавители вернётесь к нам в объятья!
Судья припасами снабдит вас на дорогу,
А я вам денег дам, панове, на подмогу!»
Речь справедливую, нахмурясь, слушал каждый.
Все знали; кто с царём поссорится однажды,
Тому вовек с царём жить не удастся в мире,
И надо биться с ним, а нет — так гнить в Сибири!
Друг другу шляхтичи, вздохнув, в глаза взглянули,
И в знак согласия все головы нагнули.
Хотя прославились на целый мир поляки
Любовью к родине, об этом знает всякий,
Но радостно поляк отправится в изгнанье,
И годы долгие он проведёт в скитаньи,
В борьбе со злой судьбой, покуда в бурной жизни
Надежда светится, что служит он отчизне!
Хотели шляхтичи тотчас же распроститься,
Но Бухман возразил, не мог он согласиться!
Хоть не было его в сражении, на счастье,
В совете всё-таки он принимал участье:
Одобрил в целом план, но всё ж переиначить
Ещё хотел его, комиссию назначить,
И форму соблюсти, как то пристало в деле,
Чтоб эмиграции точней наметить цели.
Хотел он многое сказать в таком же роде,
Но так как ночь была почти что на исходе,
Внимания ему не уделили много.
Прощались шляхтичи, звала их в даль дорога,
Но воротил Судья Тадеуша с порога
И так сказал ксендзу: «Хорошее известье
Я услыхал вчера, порадуемся вместе!
Твоё заветное желание сбылося, —
Пришлась Тадеушу по сердцу наша Зося!
Не будет им чинить препятствий Телимена,
Согласие своё даст Зося несомненно.
Хотя мы свадьбы их сегодня же не справим,
Зато помолвку их немедленно объявим;
Тадеуш в ней найдёт большое утешенье,
В разлуке разные бывают искушенья,
На перстень поглядев, припомнит всякий раз он,
Что Зосе слово дал, что он обетом связан,
И возратится вновь душой к тому, что было.
Да, в перстеньке, поверь, великая есть сила!
Сам тридцать лет назад любил я крепко панну,
И ею был любим, — вот, думал, счастлив стану!
И нас помолвили, но счастье молодое
Мне не судил Господь, оставил сиротою!
Невесту милую к себе призвал спаситель,
Вошла дочь Войского в небесную обитель.
И, словно памятка любви моей печальной,
Остался у меня мой перстень обручальный.
Я на него с тех пор не мог глядеть без боли,
Всё вспоминал её; и так, по божьей воле,
Не связывал себя вовек обетом новым,
Женатым не был я, хотя остался вдовым,
Хотя у Войского другая дочка тоже —
Красавица, к тому ж и сёстры были схожи!»