Оролуг завыл и оскалился.
С моей точки зрения — выглядел он до безумия довольным.
Солдат выругался, подняв обзорный щиток. Было у него молодое лицо, острое, с хитринкой, а на переносице торчали модульные бусы.
Без маски. На носу — модули встроенных фильтров?
Возможно.
По крайней мере, логично.
Боец носил синюю форму. Простенькая кираса тяжелела от сложной ременной системы с дополнительными карманами и подсумками. Не был он безоружным: на боку висела закрытая кобура.
Его правую кисть украшала сложносоставная татуировка: две горизонтальные ленты возле костяшек и рисунок кинжала без рукояти.
Понять, что знаки обозначали — сложно. Звание, выслуга лет, должность, статус, какие-то боевые достижения, личное украшательство — предположений много и все пустые.
Солдат недовольно произнес:
— Каждый раз с дхалами зверюга становится совершенно бесполезной. В третий раз — это уже не смешно.
Я в удивлении поднял бровь:
— А что ты хотел, чтобы он со мной сделал? Порвал?
— Изобразил немного агрессии, создал давление, — он пожал плечами, проскрежетав латами. — Вам дхалам не хватает дисциплины.
— Он видит во мне хозяина, — затем немного помолчал и добавил. — А в тебе похоже видит собрата по разуму.
— Началось, — солдат закатил глаза. — Дхал, не дразни амтанов.
Вот в ход и народные присказки пошли.
Плевать.
Оскорбление он уже проглотил.
Сопляк.
Дискутировать насчет дисциплины с молодым был не готов.
Пока раздражение успешно гасили моды, но надолго ли их хватит?
Когда окажусь переполнен, то взорвусь и мой путь будет закончен. Я не был склонен переоценивать возможности. Вокруг так плотно напичкано вооруженными людьми, что взгляд бросить некуда. Носясь как безумный зверь, как бы быстр не был, случайным образом насобираю в себя пуль на целое отделение.
Первое что увидел во дворе “лифтового квадрата” — это небольшая пристройка-опухоль, вырастающая из боковины башни.
Дальше площадка из деревянного эрзаца и лифтовые коробы как мелкие, так и здоровенные — грузовые. Над каждым возвышался горб основания: виднелись блоки, гири, барабаны лебедок, какие-то шестеренки — все это буквально не останавливало свое движение и стрекот. Возле — обилие бочек и ящиков.
Молодой дежурный двинулся к башенной пристройке. Мы последовали за ним.
Оролуг еще немного бегал вокруг, а затем скрылся, увлекшись преследованием какой-то крылатой мушки.
Откуда только взялась? Казалось бы — зима. Хотя уже совсем потеплело.
Солдат и мирных здесь много. Часть бойцов сидела на лавках, другая умывалась у колодцев, третья — совсем молодые, занимались физподготовкой.
Обслуга, одетая в бурое, выглядела крайне занятой. Большей частью деятельность их касалась лифтовых механизмов: они осматривали, смазывали, что-то подправляли и подкручивали. Думаю, в большей степени, создавали видимость работы перед старшими из солдат. У каждого спереди на пузе висел, оттягиваясь далеко вниз, безобразный подсумок, из которого они то и дело доставали инструменты.
Я условно поделил местные подразделения на два типа.
Первый — носили серую форму: возможно ополчение, обычная пехота. Их обмундирование и оружие проще, чем у других.
Были у них и кольчуги разной длины, и гамбезоны, и невзрачные бригантины. Цельные кирасы носили единицы. У некоторых бедолаг, из совсем молодых, имелись лишь кожаные куртки с небольшими вставками примитив-металла, непонятно от чего вообще способные защитить.
Пехотинцы поголовно носили маски, тёмные, затейливо-украшенные, а самое распространенное оружие среди них — промысловый мушкет.
Второй тип — элита: солдаты в синей форме. Все, без исключения, имели кирасы разного качества и другие элементы латной защиты. Большинство отказались от масок и имели модули — бусины на переносице; часто носили шлемы с открытым лицом.
При этом промысловых мушкетов у них видно не было. Оставалось только догадываться почему. Самый очевидный напрашивающийся ответ — малая эффективность.
Элиты во “дворе” насчитал — девять человек, с провожающим вместе. Ополченцев — три десятка.
Не нужно быть чатуром, чтобы понимать — только по лифтовым площадям собралось около ста шестидесяти солдат, не считая тех, кто несли дежурство на стенах, башнях и орудийных расчетах. Навскидку, по самым скромным подсчетам, сторожило Изот никак не меньше пяти сотен бойцов. А пять сотен бойцов нужно сменять. Выходила минимум тысяча. И сколько же тогда здесь мирных?
Могло быть и не так много, если промысловик имел стратегическое значение. А может быть какие-то площади охранялись лучше других. Может быть какие-то башни имели в дозорных лишь пару бойцов или были совсем пусты.
Сложно сказать.
***
Башенная пристройка — дозорно-пропускной пункт.
Нижний этаж скуден на обстановку. Тонкий стол из примитив-металла в центре. На нем стопки бумаг, письменные принадлежности, а с боку громоздкий черный “короб-прибор” с торчащими хтонами. Оператор в наушниках завис над сотнями кнопок, и во главе стола сидел офицер.
Крутая пристенная лестница вела на второй этаж. В дальней части помещения дверь, скорей всего, в башню.
Освещение обеспечивали хтонные лампы, вмонтированные в верхние части стен. Свет яркий, хоть и излишне отдавал синим.
Под лестницей еще один стол, занятый тройкой крупных синеформенных солдат. Сейчас они играли в кости, но это меня не обманывало: револьверы разложены на столе, у их локтей, к тому же, направлены на нас.
Я различал синеформенных по самым характерным деталям: Шрам, Бородатый и Носач.
Отчеты, готовые доклады — это место где собиралась первичная информация о пришедших и откуда она отправлялась дальше.
Впечатлила гермо-дверь, через которую провел дозорный.
Когда оказались внутри, оставшись позади нас, он потянул несколько рычагов и дальнейшее я воспринимал с удивлением: из выпуклостей по краям “выстрелил” бледный материал и тот забился в специальные пазы на стенах. Специфическая веерная прослойка закупорила помещения до герметичного состояния; в этот же момент над дверью застрекотали механизм-фильтры. А когда провожатый нас покинул, он просто захлопнул дверь, и та закупорилась автоматически. Никаких дополнительных потягиваний рычагов, ведь с внешней стороны их просто не было. И вновь звучал стрёкот механизмов…
Интересно.
Офицер, усач с залысиной, носил синий мундир. Он приказал отдать сумки, указав черным костистым протезом левой руки на тройку синеформенных.
Пришлось исполнять.
Бойцы отложили игру, начали досмотр. Не укрылось от меня и то, что делали они это явно без энтузиазма. Шрам позволил себе даже больше — недовольно морщился. Застарелые рубцы бродили по лицу. Никакого особого интереса или жадности не разглядел. Обычная рутинная процедура, изрядно всем надоевшая.
Моды работали исправно.
Сейчас я был пуст. Важно оставаться именно таким. Лишние эмоции — в мусор, лишние мысли — отрезать. Демонстрируем покорность, демонстрируем дружелюбие. Я миролюбивый механизм. И концентрируемся именно на этом.
Позиция слабости, позиция уязвимости. Для того чтобы это изменилось нужно пережить “переход”, обрасти денежным жиром и оружейными мышцами. В лучшем случае и соратниками.
Оружие людей, обмундирование, сытость и достаток — ощущал себя зверем-дикарём перед кулаком имперской машины. Опасное чувство. И ошибочное. Наша цивилизация пережевала бы их, не моргнув. А я ее отпавшее справедливое щупальце.
Жалость и самоуничижение — штрековые черви-паразиты. Уничтожать их в себе значит придерживаться единственного верного пути. Мои цели никто не выполнит. Живи, бейся, властвуй. Есть только воля.
Будь справедлив.
Успокойся, — сказал сам себе.