— Мычит. Чего хотел то?
— Нужна комната с двумя кроватями на сутки. Возможность помыться. Еда, слабый алкоголь, одну порцию пищи в комнату, одну за стол.
— Все есть.
— Сколько?
— Двадцать.
— Пустышек?
Бармен посмеялся:
— Если хочешь можешь и дхарм дать. Я не против, а так да — пустышек.
Протянул Яле кошель. Она выцепила две монеты и аккуратно положила деньги на стойку.
Управляющий отстегнул ключ от кольца на поясе и протянул ей.
Я сказал рабыне:
— Иди, отдыхай.
— Я… — она кинула взгляд на промысловиков.
— Иди, — спорить с ней не собирался.
Яла, загруженная вещмешком и мушкетами, похромала к лестнице на второй этаж.
Длинноствольное оружие здесь, в случае чего мне не сильно поможет.
Уселся за центральный стол, так чтобы лицом оказаться прямо перед группой. Думаю — это ускорит ход событий. Как любили говорить кханники: “Тянуть время — раздражать Всетворца”.
Промысловики все вооружены. Рядом с ними невысокий узкий стеллаж — там еще масса длиноствольного, кобуры, свисающие на ремнях, и маски.
Их лидер — мужчина, практически старик, с пышными седыми усами и бусинами модулей на переносице. Носил большую широкополую шляпу с зажимом-застежкой в виде пламени.
Обилие возрастных морщин у рта, на щеках и под глазами соединялись с мелкими шрамами и все это выглядело как месиво глубоких ран. Создавалось жуткое впечатление.
Носил он кирасу, отливающую рубиновым цветом. На плечах — кольчужная защита.
Я кивнул ему.
В приветствии он поднял правую руку. В локтевой сустав был вмонтирован темно-синий протез.
Выбор сделан. Как бы не закончился сегодняшний вечер — все мы приняли решение.
Лица большинства, напряженные и серьезные, излишнего оптимизма не вызывали.
Похоже заведение сугубо для своих: гостей не ждали. По их меркам, я считаться своим явно не мог. Да и как гость так себе. А еще кхун. И дхал. И обнуленный. И фактически безоружный.
Свежее мясо в городе.
Блестяще.
Куда уж деваться.
Во всем этом долбанном Изоте похоже не найдется заведения, где у костевиков ко мне не будет претензий. И тут меня осенило — кочевники же упоминали место, где они собирались: “Оседлый фуркат”.
Сжал зубы.
Мысль явно запоздала. Выдохнул, заработали моды, и я смог усмехнуться своим размышлениям.
Как же закостенел шаблон.
Все еще двигаюсь напролом, точно бешенный зверь. Такое рождает лишь эхо презрения.
Будь умнее, Танцор.
Управляющий поставил на стол кружку и чашку. В кружке — что-то розовое. В чашке — бурая каша.
Я ел, развлекая себя наблюдением за соседями.
Напиток освежал, был сладким, отдавал ягодами.
Ножки грибов в каше хрустели, скрипели на зубах, но больше ничего. Вкуса считай и нет. Так лёгкий грибной налёт. Блюдо не отвратительное — есть можно, хоть и удовольствия мало. В Пустошах мы с Звездочётом за такое убили бы. Сейчас, старался жевать, не задумываясь.
Одновременно с этим столь простое насыщение успокаивало. Казалось это вариация привычного блюда. Задумался… Воспоминание пришло болезненным толчком: гриблоть — так назывался гриб. Был он как сорняк. Бесконтрольный рост — основная его ценность. Дхалы такую дрянь ели редко, только в походах, когда рушилась логистика, но в детстве чаще всего брюхо забивали именно им.
Промысловики переговаривались, ничего из сказанного разобрать не мог.
Один из них поднялся. У него острые черты лица и горизонтальный шрам от скулы до ноздри.
Одет в приличную кольчугу, в дополнение — чешуйчатый жилет.
Был золотоволосый крайне вертким, при этом одно плечо держал выше другого. Должно быть старая травма плохо зажила.
Он прошел через центральную часть, близко к моему столу, и отправился к барной стойке.
Открытые предплечья промысловика покрывали вязи татуировок: смесь черных вихрей, танцующих покойников и религиозно-геометрических орнаментов, в том числе и “стяга геометрики” — классического символа и в нашу эпоху. На правой ладони — две ленты и недоделанный кинжал.
Промысловик переговорил с управляющим, взял кружку и отправился обратно. Подошел чуть ближе ко мне, сделал вид что споткнулся и расплескал напиток на наруч. Я даже и не понимал насколько был напряжен. Кровь взбурлила в мгновение. Еще один миг — рывок, и я взял его руку на излом, прижал головой к столешнице. Без фанатизма — сила идеально выверена: не чтобы вырубить или убить, а чтобы заблокировать любое желание двинуться.
Внимание обострилось. Промысловики напротив морщились. Один из них — самый здоровый — пытался сдержать улыбку, однако усатый оставался серьезным. Дополнительной агрессии ни в ком из них не появилось. Никто не потянулся за оружием, значит все шло по плану. Они ожидали такой реакции на действие, значит — точка невозврата далеко.
Золотоволосый улыбнулся и прямо с этой позиции заговорил:
— Спокойнее, дружище. Извини за людскую неуклюжесть. Тут уж не попишешь: природа. Прошу присоединись к нам за столом. Мы угостим тебя от сердца, уладим недоразумение. Я Востр. Хорошая компания — уже награда. Мы в нашем заведении гостеприимны.
Я отпустил его:
— Чем ты так, бедняга, провинился, что усатый именно тебя подослал?
Улыбка его стала шире:
— Над его ухом из пистолета бахнул. Чего в запаре Выхода не бывает, — смущаясь, он растрепал волосы на затылке.
Я, преследуемый эхом недоумения, спросил:
— Почему без фокусов не позвал?
— Приказ есть приказ, — Востр массировал руку. — Ну так как? Если не пойдешь, старшой еще какую пакость придумает. А я, сам понимаешь, не железный.
— Крайне неразумно. Если бы легионеры и советница накрутили чуть сильнее, я бы разбил тебе голову о стол и начал резню.
— Не, — Востр со смехом отмахнулся. — Он бы просто разлетелся на куски. Проходили — знаем. Хлипкий. Специально. А советница все такая же: сиськи — лучшее ее человеческое качество?
Он умело менял тему. Через субличности прорвалось удивление.
Ответил:
— Судя по бурному общению, похоже именно так.
— Вот бы и мне с ней бурно пообщаться, — протянул он. — Последний раз видел ее больше года назад. Она вредная. Не принимай на свой счёт. Оттает и ее сердечко. Хотя в отношении меня вот не оттаяло, не подпускает теперь, но ты то будешь важный шонхор, а я так — сбоку налеплено. Так ты идешь?
— Иду, иду.
Он довольный вернулся к своим, подтащив еще один стул.
Востр шутливо поклонился:
— Прошу, друг дхал.
Я сел, поставив перед собой кружку с напитком. Кашу оставил, сейчас все равно будет не до этого.
Со мной лишь меч, нож и пистолет. И нужно ли больше? Могу ли я себя чувствовать уверенно?
У Здоровяка, что сидел по левую руку от меня на поясе многозарядник.
Если что устраню его первым и захвачу оружие.
То напряжение, что было написано на лицах промысловиков, усилилось.
Были здесь еще упомянутый Здоровяк, Молодой, Перемотанный, у того лоб стянут широкой лентой бинта, и девушка, которую ум обозначил Глазастой — она сидела справа от меня.
— Я старший, — нейтрально произнес усатый.
— Я вижу, — ответил. — А звать тебя как, старший?
— Йоргос, — и опять нейтрально-незаинтересованный тон.
— Танцор.
— Только проснулся, Танцор?
— Практически вчера. Я у вас тут новенький, — изобразил улыбку.
Выглядело, наверное, жутко.
— Ли-ицо как у старенько-ого, — с тяжелым акцентом проскрипела Глазастая.
Не понял.
— Что ты имеешь в виду? — посмотрел на нее, нахмурившись.
Она поморщилась.
— Ты еще себя не видел? — включился в разговор Здоровяк.
Как и ожидалось его голос гремел басом.
Покачал головой:
— Сейчас, — засуетился Востр.
Он достал из сумки на боку малое круглое зеркало и показал мне.
Выражение лица в один миг изменилось.
Йоргос ухмыльнулся, подметив мою реакцию.