Четверо людей осторожно вошли внутрь квартиры. Здесь было тихо и темно, как в склепе; пусто, как и следовало ожидать. Лишь потревоженная сухая пыль стояла столбом, переливаясь в лучах света.
Широкая просторная прихожая, оклеенная бежевыми обоями, пальто, куртки на вешалках. Ничего необычного. Щербак рассеянно шарил по стене, пытаясь нащупать выключатель.
– Щербак, ты сдурел? Электричества нет уже много лет… – цыкнул громким шепотом Димка.
Тот отдернул руку как ошпаренный.
– Хреновый из тебя разведчик. – протянул Димка, качая головой.
– Ничего себе. Кто же это сделал? – воскликнул Антон, в изумлении шаря лучом фонаря по стенам. Обои в прихожей были изодраны с самого низа до уровня человеческой груди. Было такое ощущение, что стены обдирали ногтями, словно в приступе безумия.
– Хозяева умом тронулись, вот и все. На кошку или собаку не похоже, следы от ногтей не такие мелкие, как у животного. Повидал я уже такие квартирки! Чего только люди не вытворяли, когда сходили с ума… Это еще что… – хмыкнул Димка.
В эмалированной ванной, не потерявшей еще сверкающей белизны, лежала иссохшая мумия, полуприкрытая душевой занавеской. Руки трупа были сложены на груди, под голову был подложен кусок пемзы. Странное зрелище – ванная вместо гроба.
– Хоронить его не захотели. Или он последний остался… Решил никуда не уходить из родного дома… – прошептал Щербак.
Они молча смотрели на мумию. Дарий с отсутствующим видом скользил взглядом по сторонам, явно скучая. Тихо вышли, прикрыв за собой дверь ванной.
На застекленном балконе еще виднелись остатки кострища, обложенного кирпичами. Рядом валялся закопченный котелок.
– Картошку варили на костре. – сказал Димка, поворошив носком ботинка золу. -Прямо на балконе. Выходить боялись, вот и готовили еду здесь. Ломали мебель, стулья, и жгли. Заодно и согревались.
Всего в квартире было три комнаты – большая, с балконом, и две маленьких, последняя из которых, самая дальняя, являлась детской. В углу комнаты стояла подростковая кровать. На ней лежала еще одна мумия, судя по размерам, ребенок начального школьного возраста. На полу валялись ученические тетрадки, карандаши и кукла с выколотыми глазами и изрезанным животом. Зеркала во всех комнатах были разбиты. Осколки вперемешку с хламом усеивали пол. Еще один признак безумия – разбитые зеркала. Инфицированные не выносили собственного отражения в зеркалах и били их не задумываясь.
На ночь решили остановиться в большой комнате. Желания и сил искать менее мрачное жилище для ночлега не оставалось. Многие квартиры представляли собой такой же мрачный склеп.
– Хорошая квартира, – одобрил Щербак, оглядываясь. – Не разграбили, не выжгли. Обои только немного отсырели, да паркет вспучило местами. А так- подремонтируй, и живи не хочу… Во многих квартирах жить уже нельзя, даже если стеклопакеты закрыты плотно. А уж где форточка открыта, это все. Пиши пропало. Все внутри отсырело, нежилое помещение…
Васильев приковал чужака наручниками к отопительной батарее.
– Переночуешь здесь, приятель, – Димка дернул цепочку, удостоверяясь в ее прочности.
Только скинув рюкзаки на диван, они как следует осмотрелись в комнате. Обои в тех местах, где не были ободраны ногтями, были мелко исписаны шариковой ручкой. Кто-то вел записки прямо на стенах, нимало этим не беспокоясь. Разведчики направили лучи фонарей на стену возле секретера, вчитываясь в удивительные записки безумца. Строчки дневника были неровными, все время в конце сползали вниз, наезжали друг на друга. В некоторых местах, похоже, человек просто возил ручкой по обоям, вырисовывая бессмысленные каракули. Был и крупный рисунок, изображающий перевернутую пентаграмму, в которую была вписана голова козла; похоже, рисунок был сделан кровью. На одной из стен висел выцветший бордовый ковер, изъеденный молью. Восточная привычка вешать на стенах ковры в русских людях была неискоренима.
Щербак с урчанием подскочил вплотную к обоям и начал пристально вчитываться в строчки, подсвечивая себе фонарем.
– М-да, зрелище то еще… – бормотал он, всматриваясь в записки. – Рисуночек опять же. Голова Бафомета, как свидетельство прогрессирующего безумия.
– До чего же надо было дойти, чтобы начать писать на стенах… – тянул ошеломленно Антон. – А это что?
Левченко подошел к письменном столу. На нем валялись многочисленные мумифицированные тараканьи трупики, частично расчлененные, частично целые. Было впечатление, что кто-то мучил их живыми, отрывая лапы или головы.