– Что, Степан Иванович, кухарничаешь по ночам?
– Нет, – отвечает Степам Иванович, – книжки военные читаю, восстанавливаю ход событий первого года войны, ищу ошибки, чтобы извлечь опыт. А чтобы жене и дочери не мешать, сижу на кухне.
– Ну, сиди, – Дудкин-то смеется, – не падай!
Степан Иванович был немного контуженный, ранения у него были серьезные тоже. Вспылил. Он знал, что про него пустили сплетню, но по излишнему благородству, иногда и недопустимому, сплетням значения не придавал, а так и продолжал жить как на передовой. Вспылил Степан Иванович, сказал Дудкину лишнее, обидел. Тот с ним пошутил, можно сказать, благорасположение проявил, а Степан Иванович с ходу и завернул ему рога! Ну и тут же забыл об этом, через неделю уже лезет в кабинет к Дудкину, разговаривает, курит, а не замечает, что Дудкин на него уже смотрит косо. Степан-то Иванович под врагами всегда понимал людей внешних и вооруженных, в то время как Дудкин очень тонко понимал врагов и внутренних. И тут выходит дочь замуж.
Жили Кушнеровы далеко от райкома, тогда райком был в Нижнеталдинске, там, где теперь интернат. А Степан Иванович у реки жил, лодки держал, рыбак. Из-за рыбалки и приехал сюда. На свадьбе Степан Иванович выпил кем-то поднесенную рюмочку на радостях. Как же иначе, счастья не будет молодым. Возбужденный такой, веселый. А нельзя ему было пить-то, на голову действовало. Увели его какие-то люди из гостей, подышать на воздух, а там, видно, еще влили в него водки, когда он уже не понимал, что к чему, больной ведь человек-то!
Жена спрашивает: а где Степан Иванович? А, говорят, он загруз маленько да у кого-то ночевать остался, гуляли, дескать, ну и загруз, решили не тревожить, кто-то уложил, завтра придет. Жена и дочка говорят: ну конечно, мол, пусть спит отец, радость-то большая.
А утром понедельник, и на пороге райкома секретарь находит тело товарища Кушнерова Степана Ивановича, майора, спящим в истерзанном виде.
И как-то все случилось, совпало, что ни уборщица не потревожила спящего, ни ранний прохожий не набежал, да и как забился меж двух дверей райкома старый майор, когда он жил-то на набережной улице? Говорят, что за секретарем заехал Дудкин раным-рано.
8
– Значит, что же получается, – не вытерпел Балай,- Куклин был просто вор, как я понимаю, плохо ему пришлось. Кушнеров – солдатской честности человек, и ему плохо пришлось?
– Вот и выходит, – улыбнулся клубочками пара Баукин, – вот и получается! Место такое! Так что ты, пожалуй, и прав, что садиться в него не хочешь. Вся наша отрасль такая. Деньги липнут, где деньги – там зло, а у нас они под руками, деньги-то, живые.
– Надо, значит, что-то налаживать!
Баукин вскинул глазки на Балая, усмехнулся:
– Вот вы и налаживайте, вы молодежь!
– А вы в сторонку?
– Мы на пенсию, хороший мой, на пенсию. Ты думал, зря Баукин ушки на макушке – каждую бумажку в папочку? Вот и поопасся до пенсии. Не ширился, низко не летал, но и высоко не залетал, а в самый аккурат, посерединочке!
– Слушай, Баукин, – сверкнуло вдруг в уме Федора Евсеича. – А ведь ты и правду говоришь, а врешь! Ведь ты не прочь бы в директора! А? Попал? Дерзай!
Будто током ударило Баукина, по щекам у него судорога пробежала. Попал молодой охотовед, да только зачем попал? По глупости! Баукин такое вторжение в область интимных лелеянных чувств не простит!
Похмыкали, потоптались и разошлись.
Глава шестая
В БУРАНЕ
1
На Шунгулеше работал вечный двигатель: с просторов Ледовитого океана, через тундровые равнины, собирая и неся с собой снег и холод, по руслу скованного Шунгулеша шквалом двигался на юг полярный буран. Снег, который буран нес на юг, вернется летом холодной горной водой в океан. За несколько часов буран достиг Нижнеталдинска, и в полдень стало темно, как ночью. Сдавленный горами, ветер усиливал свою скорость, протекая по долинам, закручивался в снежные смерчи и вихри. Но и разбитые на вихри и смерчи, огромные массы холодного воздуха сохраняли стремительное движение к югу, а сталкиваясь с горами, старались прорыть, разрушить их, бешено бросая в бой все новые и новые резервы. Полярная вьюга наждачными языками вылизывала предгорья. Воздушные точила миллионами тонн ледяных зерен стирали наст, казавшийся несколько часов назад под лучами доверчивого, почти весеннего солнца таким панцирно сверкающим и крепким, стачивали острые и мощные углы торосов на реке, полировали зеркала озер, натирали голые, обдутые ветром лбы угрюмых скал.