– Где же ты был вчера?
– Вот уж, извиняйте, причина была агромадная. Не ругай!
– Как не ругай! Кладовщик избегался, тебя искавши. Ты ему нужен был позарез, товар хотели отправить в город.
– Во как без Евлампия-то Кононовича! А я вот пришел, а кладовщик бока пролежават!…
– Да в чем дело?
– Женился я на старости лет! – Евлампий Кононович зажмурил глаза от удовольствия.
– Мне с твоими шутками, Евлампий Кононович…
– Женился, Федюшка, пра! Старушонку завел. Одна живет -горюет. Чего две избы топить, говорю, зима-то близко! Давай, говорю, в один куль ссыпемся, теплее будет. Пошли, говорю, ко мне. Не идет! Да вы ее знаете, Буслаевна, старуха.
– Она у нас грибы заготавливала.
– Во-во, трудящая женщина. – Евлампию Кононовичу было приятно, что на лице охотоведа искреннее удивление. – Пошли, говорю, ко мне жить. А она не идет, нет и нет. Жить, говорит, если, то ко мне, к ней то есть, у нее дом поновее и огород хороший.
– Ты и пошел?
– И пошел. Пара ведь – она по грибы-ягоды, я по бочки-лагушки! Во как уцелились-то!
– Так в ремках и пошел?
– Но-о! Зачем в ремках, что у меня, костюма нету? И костюм одел, и ботинки, и пальто. Чем не жених?!
– Приемник только позабыл.
– Во-во! Приемник-то и позабыл. Правильно. Донесли, значит?
– Говорят, изба заколочена, а приемник играет.
– С работы, пойду – заберу, с двумя будем жить. У нее свой, у меня свой. Я без новостей не могу.
– Ну, мои тебе поздравления. Совет, что называется, да любовь. Свадьба будет – приглашай.
– Не-е, какая свадьба! Мы ведь не в насмешку какую, серьезно. Так что нам, бобылям, свадьба не к лицу. Посмеются люди. Вот так, стало быть, три дня сроку мне оформляй, А я работать пойду, все крышки подгоню. Кладовщика вот нету, мне бы в склад надо.
– С Буслаевной ты не прогадал… Только ты ей скажи, что она напрасно посолила грибы. Мы решили у нее соленые не принимать, нам невыгодно это дело. Или примем по цене сырых. Пусть не мудрит. Она промхоз надуть хочет. Бочек двадцать у нее грибов-то?
– Я пока в ее хозяйстве не командир. Вот уж в должность войду, там посмотрим, какое ей направление дать. Но бочки ее не из казенного материалу… Клепочка у меня своя была.
Евлампий Кононович потоптался у порога и ушел.
Буслаевна заготавливала «женскую продукцию» – грибы-ягоды, была одним из посредников между промхозом и сборщиками. Как заготовитель, она получала определенный процент с центнера продукции, но этого ей, показалось мало. Она смекнула, что свежие грибы от посолки становятся втрое дороже, в то время как соль стоит гривенник килограмм. Старуха освоила процесс, добыла два десятка бочек и покусилась на прибыли промхоза. С ней, как с частной инициативой, и шла теперь глухая борьба.
2
Внизу шум усилился, началась выдача денег. Размеры бедствия, собственно говоря, были невелики: получали от пятисот до тысячи рублей на человека, но заработаны эти деньги были за месяц и потому производили впечатление шальных, случайных, и такое к ним было отношение.
Охотовед подошел к окну посмотреть, прибыл ли милиционер. Милиционера еще не было. Бичи гуляли.
В кабинет вошел в сопровождении каких-то людей Баукин – бухгалтер промхоза.
– Федор Евсеич, подпиши, – обратился к охотоведу пожилой, с бегающими глазами и нервной судорогой щеки охотник, слегка знакомый Балаю в лицо.
Дышал охотник в сторону, прикрывая ладонью рот и подергивавшуюся щеку.
Баукин улыбался, и неясно было, то ли он одобряет просьбу охотника, то ли заранее посмеивается над молодым, по его мнению, охотоведом.
За бухгалтером робкого вида женщина качала головой и напряженно смотрела на Балая.
Охотника Балай вспомнил. Это был штатный, но из линялых, незаметных, видеть которых приходилось только на общем собрании и так, от случая к случаю.
– Кузьма я, Веркин. Ну, да ты чо, не помнишь? Гуляли, помнишь? Я на гармонье играл сначала? Ну да Веркин я! Помнишь, однако?…
– Веркин он, – с раздражающе просительной интонацией прошептала, кивая головой, женщина, – а я его жена. Нас все знают.
– Незарегистрированно живут, – посмеиваясь, сказал бухгалтер. И опять было непонятно, то ли подтверждает Баукин факт, то ли тихо издевается.