Конрад Спарлок отправился на производство метамфетаминов, которое было сферой деятельности его отца, и вложил деньги в новое здание на Маллори Роуд, поскольку их предыдущее здание сгорело дотла. А вот Шон МакМэнус потратил деньги на учебу в колледже – он подумывает стать доктором.
За семь лет игр было три смерти. Четыре, если считать Томми О’Хара, который застрелился с помощью второй вещи, купленной в ломбарде, после того как ему выпало красное.
Понимаете? Даже победитель Паники чего-то боится.
Так вот, начало Паники – день Прыжка – следует за выпускным.
Отмотаем обратно на пляж. Но сначала вернемся на несколько часов назад – до того, как застывшая Хезер стоит на хребте, боясь прыгнуть.
Немного поверните камеру. Мы не совсем там. Но уже почти близко.
Никто на пляже не поддерживал Доджа Мэйсона. Никто бы и не стал его поддерживать, как бы далеко он ни прошел.
Но это не имело значения. Значение имела только победа.
У Доджа был секрет – он кое-что знал о Панике, возможно, даже больше, чем любой другой человек на пляже.
Точнее, у Доджа было два секрета.
Он любил секреты. Они воодушевляли его, заставляя его чувствовать свою силу. В детстве он даже представлял, что у него есть свой тайный мир, собственное место теней, где он всегда мог свернуться калачиком и спрятаться от всего. Даже теперь, когда Дэйну снова стала мучить боль, от которой она плачет; когда мама Доджа заливает дом освежителем для воздуха и приглашает в гости своего нового гребаного хахаля, и посреди ночи Додж слышит, как спинка их кровати бьется о стену, каждый раз, как удар в живот, – даже теперь ему хочется погрузиться в свой сокровенный темный мир.
Все в школе считали Доджа слабаком. Он знал это. Он даже выглядел как слабак. Он всегда был высоким и худым. Его мама говорила, что он угловатый, как и его отец. Насколько он знал, единственное, чем они были похожи с отцом – доминиканским кровельщиком, с которым его мама встречалась какое-то время еще в Майами, – так это угловатостью и темной кожей. Додж никак не мог запомнить его имя. Роберто. Или Родриго. Какое-то дурацкое.
Додж считал, что они все застряли в Карпе, – он, Дэйна и мама были как пустые полиэтиленовые пакеты, которые носит по стране внезапными порывами ветра и которые иногда цепляются за телефонные столбы или ненадолго запутываются под колесами какого-нибудь грузовика. В день, когда они застряли в Карпе, Доджа избили три раза – один раз Грег О’Хара, затем Зев Келлер, а потом снова Грег О’Хара. Просто, чтобы убедиться, что Додж усвоил местные правила. И он не дал сдачи. Ни разу.
Раньше ему приходилось и похуже.
Это и было вторым секретом Доджа, который придавал ему сил.
Он не боялся. Ему просто было все равно.
А это было уже нечто совершенно другое.
Небо было испещрено красным, фиолетовым и оранжевым цветами. Оно напоминало Доджу огромный синяк или фотографию человеческих внутренностей. До заката и до Прыжка по-прежнему оставалось около часа.
Додж открыл бутылку с пивом. Это его первая и единственная бутылка. Напиваться ему не хотелось, да и необходимости в этом не было. Но день был жаркий, и Доджу, который пришел сюда прямо с работы, очень хотелось пить.
Народ только начинал собираться. Время от времени Додж слышал приглушенное хлопанье машинной двери, крики приветствия, доносящиеся из леса, и грохот музыки вдалеке. Шоссе Виппурвиль находилось на расстоянии четверти мили; ребята начали появляться на дороге, пробираясь сквозь густой подлесок, отмахиваясь от висящего мха и лозы. Они несли переносные холодильники, одеяла, бутылки, динамики для айпода и занимали места на песке.
Со школой было покончено навсегда. Додж сделал глубокий вдох. Из всех городов, в которых он когда-либо жил, – Чикаго, Вашингтон, Даллас, Ричмонд, Огайо, Род-Айленд, Оклахома, Новый Орлеан, Нью-Йорк, – последний привлекал его больше всего. Все в этой жизни меняется.
Первым приехал Рэй Хэнрэхэн со своими друзьями. Это было неудивительно. Даже несмотря на то, что участников Паники не объявляли до Прыжка, Рэй на протяжении нескольких месяцев хвастался, что уйдет домой с призом, как и его брат два года назад.