А Розенберг все шел и шел по тропинке, окаймленной старыми деревьями. Походка у него была нетвердая, качающаяся, но плотное кольцо детей, окружавших его со всех сторон, казалось; бодрило его, согревало, побуждало говорить все больше и больше.
— Все они здесь больны чем-нибудь. Я-то уж это знаю. Клянусь вам, что иногда я чувствую себя среди них, как на улице Мурани, дом номер двадцать семь. Там ведь тоже есть и большие, и маленькие клетки. Знатные звери и там живут в больших клетках, много едят и, конечно, тоже пользуются известностью не меньше, чем лев, тигр, леопард, белый медведь или орел. За ними следуют не такие знаменитые — вроде как лисица, волк и тому подобное. И, наконец, идут звери совсем уж незнатные, — как бы это вам сказать? — достойные сожаления, как ослик, заяц, собачка или кошка, которых держат в зоопарке лишь для того, чтобы были здесь все виды зверей. Клетки у них не больше, чем однокомнатные квартиры на улице Мурани, как, например, у портного Слиходы, или на третьем этаже у Лайоша Кадара с семьей, уж не говоря о моем угле, вернее, о моей койке, которая так скрипит, когда на ней ворочаешься!
Льву в нашем доме соответствует господин Шлегер. Этот старый финансовый советник ходит целыми днями взад и вперед, как если бы был царем улицы Мурани, а ведь он тоже болен, и хотя у него не ногтоеда, а камни в почках, он иногда воет от боли по ночам, совсем как Муки. А возьмите, например, барышню Андорку из восьмой квартиры, что на третьем этаже. Целыми днями гуляла она со своей сумочкой и была так же тщеславна, как павлин, но тоже кончила жизнь самоубийством, хотя и не так, как Мадам Куку: ведь у нее нет клюва. Просто уселась однажды вечером у газовой плитки, открыла кран и стала ждать, когда спустятся за ней ангелы, которые должны были унести ее в рай на то самое место, что она высмотрела себе во время воскресных обеден. Или возьмем хотя бы подполковника в отставке, господина Аттилу Аттатаи, проживающего на четвертом этаже в четырехкомнатной квартире. На всех окнах его квартиры решетки, а ведь у него и детей нет, и решетки, очевидно, он поставил из предосторожности, как бы самому из окна не выпрыгнуть. А фигурой он разве не похож на слона? — Розенберг развел руками. — Ну, что еще сказать вам, ребятки? Здесь зоопарк, и на улице Мурани тоже зоопарк, и да помилует нас всевышний, если из одного или из другого вырвутся на свободу дикие звери, будь то Аттатаи или тигр, не все ли равно? У обоих может явиться мысль, что совсем неплохо было бы проглотить весь мир. Разница между ними лишь в том, что Аттатаи начнет свое пиршество, пожирая евреев, а лев будет есть всех подряд, так как он настоящий дикарь и ему не известны обычаи нашей родины. Ну, да вам еще этого не понять. Но клянусь, что и этот и тот мир прогнил насквозь. У обезьян — воспаление глаз, и мы им делаем борные примочки. У волка — накожная болезнь, лисица страдает меланхолией, да вам и понять трудно, сколько всяких бед существует в этом мире. Гнилой мир! Я даже и сам не знаю, что случится, если вдруг начнется война и все эти дикие звери выйдут на свободу. Всей земли они не съедят, я в этом уверен. Ну, а меня? Меня-то они уж наверняка проглотят: известна мне их смелость. Вспомните потом слова Абриша Розенберга, который не привык говорить непродуманные вещи.
Они подошли к деревянному заборчику манежа. По рыхлому песку бегали пони, на их широких спинах сидели дети. У барьера толпились родители, гувернантки с детьми, все они кричали, визжали, выли. Дядя Абриш остановился.
— Вот они, пони! — задумчиво произнес он. — Такая идея могла прийти в голову только господину главному советнику по звериным делам Флориану Вантцнеру, который везде сует свой нос. А я с седой головой должен водить пони, сажать на них детей и по двести раз в день возить их по кругу. И целый день отвечать на вопросы: «Скажите, пожалуйста, ребенок не упадет? Скажите, пожалуйста, лошадка не понесет? Вы видели когда-нибудь, чтобы кто другой сидел так чудесно верхом, как мой Пишта?» О, как мне все это надоело!
Сказав это, дядя Абриш посадил всех ребят с улицы Мурани на лошадок, вернее не посадил, а разрешил сесть, так как его маленькие друзья не нуждались в помощи и сами прекрасно знали, что и как им надо делать. Они гордо скакали по кругу, или, наоборот, придерживали пони, заставляли их идти шагом, потом опять пускались вскачь. Держа в своих руках поводья из красной кожи, Яни Чуторка и остальные мальчики чувствовали себя на верху блаженства, так как их самые заветные мечты теперь осуществились.