— Ну садитесь, что ли! — скомандовал Боронка и взглянул на Леимлине.
Леимлине довольно ловко взобралась на облучок. Тележка была узкая, без рессор, на облучке можно было усесться вдвоем, только тесно прижавшись друг к другу. Юбка у Леимлине задралась, обнажив ногу выше колена, и Боронка отвел взгляд с таким видом, как будто увидел невесть что. В воздухе замелькали снежинки; медленно, мечтательно кружась, покрывали они белым пухом наброшенную на ноги попонку.
— Когда дорога пойдет в гору, слезть придется, — сказал Боронка. — Розмаринг и Тульпица не втащат одиннадцать центнеров, а если посчитать кокс, дрова, тележку да еще и госпожу в придачу, то как раз столько наберется.
Ослики медленно трусили по проспекту Кристины, проследовали мимо Вермезё и даже не особенно проявляли свой строптивый нрав. А если одному из них вдруг попадала вожжа под хвост и он начинал упрямиться, то у Михая Боронки имелись в запасе волшебные слова, посвистывание и причмокивание, с помощью которых он в один момент восстанавливал душевное равновесие осликов, и они дружно, с похвальным рвением бежали по направлению к улице Бимбо. Снег пошел гуще, тяжелые хлопья приглушали уличный шум. Леимлине, урожденная Илонка Шробахер, подняла воротник, закрыв им почти все лицо; лишь ее горящие глаза сверкали сквозь мех, когда она посматривала на пожилого возчика. Но Михай Боронка был человеком опытным, прошедшим огонь, воду и медные трубы: ему достаточно было одного взгляда, чтобы понять, с кем он имеет дело, и он не терял головы ни от кокетливых взоров, ни от приятного запаха, источаемого шубой сидевшей рядом с ним женщины. Он отлично знал, что это такая особа, которая даже чихать и спать умеет с выгодой для себя.
Но все же столь долгий путь, кажущийся особенно длинным, если едешь на тележке, запряженной осликами, невозможно проделать молча, да к тому же если на облучке сидит такая болтливая попутчица, как прелестная Гюнтер-Леимлине.
Наблюдая за осликами, бегущими по свежевыпавшему снегу, Леимлине вдруг сказала немного прерывистым от тряски голосом:
— А все же, если поразмыслить как следует, то восемнадцать форинтов за центнер — цена произвольная, мягко выражаясь… А вы как думаете, товарищ?
Боронка искоса взглянул на свою спутницу. Чего она всякий раз называет его товарищем? Как-то не идет это слово к ее накрашенным губам. Правда, не следует никогда делать поспешных выводов: по внешнему виду можно судить о многом, но не обо всем. Кто же, в конце концов, эта надушенная особа, которую больше всего пристало называть госпожой? К шубе она приколола два значка (один — Союза венгерских демократических женщин, а другой — Красного Креста) и даже на зеленой фетровой шляпе, рядом с ярко-красным гусиным пером красовался еще один значок, изображающий не то леопарда, не то еще какого-то дикого зверя… Боронка знает, что женщины — народ хитрый: они на себя что угодно нацепят, особенно когда пускаются в странствия по официальным учреждениям, где им надо произвести впечатление и одержать победу. Все это Боронка подумал про себя, а вслух лишь возразил:
— Но и расстояние немалое, госпожа. Видит бог, немалое!
Когда упряжка прибыла на улицу Бимбо, ослики пошли медленнее, с большим трудом таща повозку в гору по заснеженной дороге. Пришлось седокам слезть с облучка. Боронка пошел рядом с Розмарингом с правой стороны, Леимлине — рядом с Тульпицей с левой. Снег уже валил вовсю, и Боронка надел один из мешков себе на голову, опустив его так низко на лицо, что виднелся один нос, остальными же мешками, по настоянию Леимлине, покрыл груз, позаботившись главным образом о дровах. Ослики еле передвигали ноги, и (чего уж там скрывать, да и стыдиться не приходится) Тульпица, может быть, от напряжения, с которым он тянул тележку по крутой дороге вверх, а может, и по другой причине вел себя совершенно непристойно, издавая громкие и недвусмысленные звуки. Леимлине старалась своей болтовней хоть немного заглушить этот похожий на частые выстрелы треск. Что-то мучило и волновало эту бойкую даму, и она снова и снова возвращалась к интересующей ее теме.
— Здесь всего семь центнеров, не так ли? Семь на семнадцать…
— На восемнадцать… — спокойно поправил ее Боронка.
— Ах да, правда, на восемнадцать… Но ведь это кошмарная цена!
— Вполне с вами согласен, — поддакнул ей Боронка, — господа Гайначки очень неплохо зарабатывают на этой упряжке, изрядный капиталец сколотят. Конечно, это сезонный заработок — весной ему крышка, но до тех пор, что и говорить, хорошую прибыль принесут Гайначкам эти ослы.