— Сколько, по вашему мнению, зарабатывают их хозяева?
Боронка провел указательным пальцем у себя под носом, как будто у него там были усы, и сказал задумчиво, с видом человека, уже успевшего достичь вершин математического мышления:
— Вот, прошу покорно, я сам все это уже подсчитал. Возьмем, конечно, такой день, когда дела идут не очень хорошо, а груз и расстояние велики да еще снег или грязь, ну и очередь у весов… все это надо учитывать. Словом, в такой день я больше одной поездки не делаю, хотя Гайначка за это же время успевает два раза съездить, потому что он колотит ослов до полусмерти, а в очереди у весов так и лезет вперед, под самым носом у грузовиков. На это у него ума хватает.
— А сколько центнеров можете вы перевезти за один раз? — пыталась Леимлине разглядеть маячившую перед ней в туманной дали перспективу.
— Самый выгодный груз — семь центнеров, да когда дорога близкая. Но так редко бывает. Возьмем и здесь среднее: пять центнеров. Восемнадцать на пять, это будет, прошу покорно, девяносто. Умножим их на два и получим сто восемьдесят; Гайначка, в свою очередь, добудет столько же, значит, всего — триста шестьдесят. Ну, конечно, есть и расходы: то тележка поломается (вот вчера пришлось чинить ось), то с ослами что-нибудь стрясется, да и едят они много — на десятку в день. Трудно стало для них фураж доставать: у одного кулака из-под полы покупаем, присылает он нам из Гецепусты. Скупиться ослам на еду не приходится: не поедят как следует — не вытянут груза.
— Так… так… — задумчиво повторяла Леимлине, внимание которой сосредоточилось в ее глазах, как снег во вмятинке ее зеленой шляпки. — Ну, скажем, на расходы уйдет самое большее… я нарочно беру максимальную сумму… ну, сотня, что ли?.. Я не ошиблась, товарищ?
— Откуда вы взяли сотню? Конюшни им не нужно: у Гайначки при особняке имеется гараж, а автомобиля они по нынешним временам не держат, вот ослы там и размещаются прекрасно, лучше, чем в конюшне. Мне они платят форинтов двадцать пять — тридцать, да и то стонут каждый раз, особенно хозяйка, когда по вечерам мы рассчитываемся. Но и без того у них остается ежедневно двести пятьдесят — двести восемьдесят форинтов.
— Боже милостивый! — всплеснула руками Леимлине, воображение которой было поражено столь заманчивыми перспективами. — Триста форинтов в день! — У нее было достаточно фантазии, чтобы сумма возросла в мгновение ока. — А в месяц? В воскресенье вы тоже работаете?
— Конечно! На складе при железной дороге выходных дней нет, а Гайначка за лишний грош готов в лепешку расшибиться.
Леимлине раскраснелась. Она больше не замечала непристойного поведения Тульпицы, голова у нее кружилась от волшебных грез, ее пьянили необъятные перспективы частного предпринимательства… Леимлине производила в уме молниеносные математические подсчеты, в результате которых получались такие огромные цифры, что она себе не поверила и принялась пересчитывать снова. А затем сказала Боронке:
— Вы хотите знать, сколько эти самые Гайначки за один сезон зарабатывают на своих ослах? Двадцать пять — тридцать тысяч!
— Так оно и есть! — подтвердил Боронка, и в голосе у него, бог знает почему, зазвучали горделивые нотки.
— Стыд и позор! Если подумать, что мой муж, бывший директор крупного предприятия, теперь целыми днями занимается счетоводством… Целыми днями… И как мало он за все получает! А эти Гайначки со своими ослами… Безусловно, частное предприятие — дело почтенное… весьма почтенное… Не правда ли, товарищ?
— Правда, прошу покорно, чистая истина…
— А на такого человека заявление надо бы написать. Разве можно так бесчестно наживаться? Допустима ли такая несправедливость? Конечно, хорошие мысли или идеи должны и хорошо оплачиваться, в этом сомнения быть не может. Но слишком уж это большое свинство драть такие суммы с бедных людей, которые хотят отвезти домой свое топливо… Скажите мне, товарищ Боронка, где они живут, эти Гайначки?
Боронке этот вопрос показался подозрительным.
— Зачем вам это нужно, госпожа?
— Просто так…
— Я вам уже говорил, живут они на самом верху, улица Тулипан, дом семьдесят два.
Увлеченные беседой, они незаметно оказались на улице Эстер, подъехали к воротам дома, и Боронка стал таскать кокс корзинами в подвал. Таскать приходилось далеко, от тротуара по скользкой дорожке через сад до входа в подвал, потом по ступенькам вниз, всего одиннадцать ступенек. Снег, особенно здесь на холме, начал подмерзать. Сухорукий Боронка удивительно быстро и ловко наполнял корзины углем, по восемь лопат в каждую, и относил их в подвал. Часа через полтора весь кокс уже был в подвале, даже маленькие кусочки, упавшие около тележки, Боронка подобрал под хозяйским взглядом Леимлине, которая, хотя и мерзла, но все же ни на секунду не уходила со двора, наблюдая за разгрузкой.