Тем временем гости уселись вокруг огромного дубового стола на стульях с высокими спинками. Стол ломился от обилия вкусных и ароматных яств, прозрачных вин и пенящегося пива.
Это был настоящий сочельник, осененный звездами и месяцем, веянием ангельских крыл, запахом еловых веток, чарующим духом рождества, расслабляющим энергию и усыпляющим разум. Настроение у гостей все поднималось, они много пили, много ели и пели нестройным хором. Глубокий бас Улриха Тотенвунша гудел, как орган, заполняя всю комнату. На коленях у него устроился маленький Кашпар, успевший посидеть у всех кредиторов, и хотя по временам глаза его еще открывались, он давно уже крепко спал.
Около полуночи, когда все собрались в церковь к рождественской мессе, гробовщик снова зажег свечи и сказал:
— Да будет мир, благоденствие, здоровье!
— Аминь! — ответили ему остальные хором. Тембр голосов у всех был разный, но это слово все произнесли с одинаковым благоговением.
Они вышли из дому и пошли по запорошенной снегом дороге в церковь.
Однако на рассвете произошли странные события.
За Улрихом Тотенвуншем, королевским гробовщиком, невзирая на рождественский праздник, был прислан конный гонец с приказом немедленно явиться в город, да не куда-нибудь, а прямо в королевскую канцелярию. Там его встретил сам камергер его величества Хагеншеперл и велел немедленно изготовить тридцать гробов.
— Пусть это будут глазированные, богато украшенные гробы, подтверждающие глубокий траур его величества, — сказал Хагеншеперл, грустно уставившись в одну точку.
— Хорошо, господин камергер, — почтительно ответил Улрих Тотенвунш, теребя двумя пальцами поля цилиндра, — я с моими подручными сейчас же приступлю к делу. Вот только, принимая во внимание святой праздник, придется подручным заплатить немножко больше. Что же касается моего вознаграждения…
— За деньгами дело не станет, — прервал его Хагеншеперл, — можете предъявить нам такой счет, какой вы найдете нужным. Я хорошо знаю, что на рождество бывает особенно много расходов, деньги так и плывут.
— Да, плывут, — вежливо согласился гробовщик, — а кроме того, осмелюсь почтительно напомнить, что вот уже лет десять как не было ни одной сколько-нибудь значительной эпидемии — ни тифа, ни холеры, да и чума наблюдалась лишь изредка, — и за все тридцать лет моей профессиональной деятельности я очень редко получал такие крупные заказы.
Улриху Тотенвуншу очень хотелось знать, какой смертью умерли люди, для которых понадобилось немедленно изготовить тридцать гробов, да еще глазированных. Но в ответ на все его вопросы камергер только вздыхал и отделывался ничего не значащими фразами.
— Могу вам сказать лишь одно, — произнес он наконец, — что только по милости божией я заказываю вам эти гробы, вместо того чтобы самому находиться в одном из них.
— Эпидемия? — настаивал гробовщик.
Но камергер его величества поднес указательный палец к губам и прошипел:
— Т-с-с!
Улрих Тотенвунш низко поклонился, взмахнул цилиндром и, пятясь к дверям, промолвил:
— Какова бы ни была причина, я благодарю вас за то, что смогу повесить эти тридцать гробов на мою бедную рождественскую елку, которая в этом году осталась бы совсем не украшенной. Вера горами двигает! — закончил он, уже выйдя из комнаты, надел цилиндр и поспешил вниз по мраморной лестнице.
Любопытство, мучившее гробовщика, было вполне естественным. Он стал расспрашивать во дворце (где у него было много знакомых среди мастеровых, поваров и лакеев) о тайне тридцати гробов. Но сколько он ни выпытывал, люди прикладывали указательный палец к губам и произносили: «Т-с-с!»
Лишь от одного из слуг добился он более подробного объяснения. Это был некий Зюнецке, который уже давно работал во дворце и поднимался все выше по должностной лестнице: сначала он был поваренком потом купал королевских собак, заведовал кухонными помоями, подметал лестницы, поливал цветы в горшках, и, наконец, его придворная карьера увенчалась чином подавальщика. Кроме того, он был родственником Улриха Тотенвунша — правда дальним: седьмая вода на киселе — старшим сыном троюродной сестры гробовщика. Этот самый Зюнецке рассказал Тотенвуншу, что справедливый король Гудерих, будучи страстным грибником (это увлечение переходило у него в манию), отправился в королевские леса и там собственноручно набрал грибов для рождественского ужина. (Король время от времени угощал своих гостей так называемыми грибными ужинами, на которых присутствовала вся дворцовая знать.) Все кушанья, начиная от супа и кончая тортом, были приготовлены из одних грибов. Никто не смел от них отказываться, конечно, из уважения к королю.