АНГЕЛ. Я езжу верхом на облаках. Для этого мне и нужны шпоры.
Я. Понимаю. Но вы все-таки располагайтесь поудобнее. Чувствуйте себя как дома… Может быть, вы все-таки отстегнете крылья?
АНГЕЛ. Весьма сожалею, но при исполнении служебных обязанностей я не имею права отстегивать крылья и саблю. Необходимо придерживаться предписаний.
Я. Хорошо, Ёдён. Вижу, что вы бравый ангел и, конечно, сделаете блестящую карьеру. Но все же разрешите угостить вас чем-нибудь. Не хотите ли хорошую сигару? Почему вы смеетесь? Вы считаете курение запретным для ангела? Должен вам признаться, что лично я считаю нереальным не сигару, а ангела. Вон они там, сигары, в верхнем кармане жилетки моего праха. Берите, не стесняйтесь!
АНГЕЛ. Крайне сожалею, но я не имею права принимать никаких подарков при исполнении служебных обязанностей.
Я. Да что вы, Ёдён! Если дело только в этом, то спрячьте сигару под крыло. Даже самые пронырливые чиновники небесной администрации не заметят, как вы ее пронесете. Если вообще можно прятать что-либо в крыльях, то я уверен, что все ангелы так делают. При постоянном общении с людьми ангелы обязательно заимствуют у них что-нибудь, хотя люди и ничего не заимствуют у ангелов. Поэтому смелее! Вон там, в верхнем кармане жилета, лежат сигары высшего сорта «Порто-Рико»… Посмотрите, какие они толстые! А после работы выберите себе мягкое, удобное облако где-нибудь в укромном уголке неба и там с комфортом выкурите эту сигару.
АНГЕЛ. К сожалению, правила остаются правилами! (Еще больше напрягает крылья и засыпает меня вопросами.) Имя? Положение? Возраст? Вероисповедание? Место рождения? Имеется ли задолженность по налогам? Выл ли подвержен страстям? Если да, то каким и сколько раз. Занятие?
Я. Я был писателем, ангелочек, писателем.
АНГЕЛ. Гм… Гм…
Я. В чем дело, Ёдёнчик, что-нибудь не в порядке?
АНГЕЛ. С писателями всегда что-нибудь не в порядке. Что значит для нас на небе, что кто-то был писателем? Прежде всего то, что у него не было постоянной службы, а по всей вероятности, и определенного дохода, вследствие чего он вел беспорядочный образ жизни, — следовательно, он недостоин доверия, и его нельзя так просто допустить в рай. Все это еще преодолимо, если покойный был просто писателем, но если он был к тому же хорошим писателем, то это уже является чрезвычайно подозрительным обстоятельством. Хороший писатель всегда в ссоре со всем миром, ему ничего не нравится, он относится неодобрительно и к тому, кто съедает за обедом двух гусей, и к тому, кто не съедает ни одного. Такой писатель обязательно занимается политикой, интригами против небес и с утра до вечера от всего воротит нос. Разве можно допустить такого в рай?
Я. Совершенно верно, ангелочек! Это очень запутанные дела. Продолжайте свой допрос!
АНГЕЛ (после долгого раздумья спрашивает с подозрительной вежливостью и смущением). Я хочу задать вопрос общего характера… Каково ваше мнение о земной жизни?
Я. Умоляю вас, не надо с самого начала обострять отношения.
АНГЕЛ. Значит, вы отказываетесь отвечать на этот вопрос?
Я. Что? Я отказываюсь? Всю свою жизнь я только и делал, что отвечал на этот вопрос, для этого я написал шестьдесят томов. Но, надо сказать, я никогда не отвечал прямо и никогда не был слишком искренен. Мы живем в таком мире, что, если бы я отвечал откровенно на такие важные вопросы, моя бедная земная оболочка едва ли дожила бы до семидесяти пяти лет.
(Ангел хватается за саблю).
Я. Извините. Я не стану больше откровенничать. Буду говорить, как говорил до сих пор, парафразами, ибо именно такое иносказательное описание и является литературой, которая может существовать в данных земных условиях. Я всегда знал, что, плывя против течения, человек наталкивается на множество препятствий. И все же у меня хватало сил, чтобы тявкать через намордник, раз уж он мне мешал лаять. Но и такое тявканье — очень важное дело! Надо тявкать регулярно, не переставая, и то в шутку, то всерьез скалить зубы. При этом целесообразно подмигивать, язвить, намекать. Необходимо знать тайный эзоповский язык литературы, во всем избегать прямоты и искренности. Я убедился, что прямо и откровенно говорят лишь кухарки и мудрецы. Но люди не верят прямым и откровенным высказываниям кухарок и не понимают мудрецов. А ведь они по существу говорят одно и то же. Вообще люди, живущие в безнравственном капиталистическом обществе, все понимают неправильно. Ведь фантазия есть не только у писателя, но и у читателя, а все понятия так искажены, что каждый их понимает по-своему. Вот потому моим печальным уделом было писать «б», когда хочется сказать «а». Я знаю, что подобное поведение нельзя назвать агрессивным, но человек, имея на то возможность, и не должен вести себя так. Надо находить удовлетворение и в скромной самоотверженности. Поверьте мне, Ёдёнчик, что надо иметь мужество для того, чтобы всю жизнь говорить «б», понимая под ним «а». Самоотверженность нужна и для того, чтобы растворить одну-единственную резкую фразу в шестидесяти томах трудов. Это такой же подвиг, какой совершает человек с нормальным зрением, который всю жизнь косит глазами для достижения какой-либо заветной, благородной цели. А я, Ёдёнчик, и был одним из таких героев! (Военный оркестр на рыночной площади начал играть «Сумерки богов».) Надо быть героем, чтобы скитаться по миру, как изгой, которого еле терпят: если он заговорит, на него бросаются те, против кого направлена его речь, а если молчит, его презирают те, за кого он должен был поднять свой голос. Мое общественное положение из-за писательской профессии было также очень сложным, так как я не был ни барином, ни рабочим, ни крестьянином, не принадлежал ни к богеме, ни к одному из определенных классов общества, хотя по существу не мог не принадлежать к ним. Моя жизнь была полна огорчений. В огромной лавке жизни я вечно бродил, ничего не покупая. Разглядывал все товары, интересовался их качеством, приценивался, но никогда ничего не приобретал, так как единственную вещь, о которой мечтал, купить не решался. Я был всего лишь сторонним наблюдателем, интеллигентным, но робким парнем из тех, кто одинаково плохо чувствует себя и во дворце и в хижине. А такой человек, — несомненно, герой, ибо он всегда занимает чуть-чуть нелегальную позицию по отношению ко всем проявлениям жизни. Такой человек скрывает собственные мысли, стараясь пользоваться чужими, видит в младенце, качающемся в люльке, будущего премьер-министра, стремится осушить потоп промокашкой и даже на похоронах не может простить покойнику, если тот был глуп, но это именно он способен зажигалкой поджечь мир. Что вы скажете на все это, Ёдёнчик?