При этих словах тощего молодого писателя некоторые из присутствующих стали стучать по столу и, совсем не считаясь со свободой мнений, принялись выкрикивать крайне неприличные слова. Но потом они все успокоились, снова заказами кофе, стали жадно пить воду, — к счастью, никто из них не обратил внимания на стакан, в котором притаилась моя душа.
Слово взял теперь высоколобый:
— Это все, конечно, не так просто, так как в наши дни психология лишь на пятьдесят процентов наука, а остальные пятьдесят процентов ее все еще остаются поэзией.
— О боже, — несколько мечтательно воскликнул румяный поэт, — все может быть поэзией! Почки — тоже поэзия. И толстый кошелек — поэзия. Да и тощий — тоже поэзия. Вообще же все это зависит не от темы, а исключительно от самого поэта.
— Какой дурак! — проворчал тощий писатель.
Но никто не обиделся, и высоколобый опять заговорил:
— Оставим этот спор. Наш молодой друг вполне способен под предлогом реалистического описания поместить весь этот наш разговор в какую-нибудь новеллу. Мне хорошо известны его взгляды на художественную литературу.
Во время спора моя душа сидела на дне стакана и поневоле молчала, что было просто выше моих сил. Правильнее было бы сказать, что она не могла вмешаться в спор, ибо никто не услышал бы ее голоса. Не отрицаю, что этот новый вид вынужденного молчания чрезвычайно оскорблял меня, хотя за шестьдесят лет нравственного служения обществу мне пришлось сталкиваться с самыми различными вариантами вынужденного молчания, и я должен был бы уже привыкнуть что мои вопли, жалобы, крики, облеченные в форму стихов или прозы, большей частью наталкивались на совершенно глухих людей. А как бы мне хотелось теперь вмешаться в их спор и сказать:
«Дорогие друзья, по существу вы все в чем-то правы. Прав и тот, кто изображает человека без всяких комментариев, но прав и тот, кто считает комментарии самой важной функцией литературы. Прав искажающий во имя истины, но прав и фотографирующий, однако только в том случае, если ему удается показать действительность. Прав тот, кто ставит мозг на первое место перед душой, но прав и тот, кто делает наоборот. Вообще же правы все те, кто старается возместить скудость своего таланта какими-нибудь притянутыми за волосы литературными теориями. Но неправы те, кто лжет, обольщает, кто всем доволен, кто хотя бы на миг хочет скрыть от человечества мучительную правду. Неправ тот, кто отказывается от борьбы только потому, что считает ее напрасной. Всю свою жизнь я разъяснял моим читателям, что в рамках существующего общества все бессмысленно, бесперспективно и безнадежно. Я неустанно говорил им, что так жить нельзя, а умирать стыдно. Все мое творчество было развернутым некрологом, и постепенно манера изложения стала меня интересовать больше, чем сам покойник, которого я оплакивал».