В это утро священник посвятил проповедь ему одному. Он поведал о разнузданности природных сил, которые по своему бесовскому происхождению будоражат мирный и счастливый народ. Потом он говорил о пожарных, высоким призванием которых является укрощение строптивого огня.
— Каждый по-своему должен быть пожарным, — вещал он с пафосом, — так как в наши дни все чаще вспыхивают искры и разгорается пламя, пронзающее своим гибельным светом тьму ночи. Настоящий мужчина — тот, кто борется с этим дьявольским огнем.
При этих словах священника Гузмичка перестал подмигивать жене аптекаря и величественно застыл, как плохой памятник.
На другой день Гузмичка приступил к работе. С первыми лучами солнца он уже был на ногах и отдавал распоряжения. Он заказал мундиры, выписал шланги, достал краны и даже основал школу пожарных, в которой распределял обязанности, назначал начальников, учил отдавать честь, наказывал, прощал и с раннего утра до позднего вечера производил маневры, по нескольку раз в день давая сигнал «пожар!». Работа кипела во дворе школы, так и не обретшей крыши. Надо было становиться в строй и рассыпаться по одному, шагать направо, налево, кругом, приседать, становиться на колено, ложиться плашмя, прыгать. Гузмичка организовал духовой оркестр, выписал специальные значки. Словом, основывал, творил и осуществлял.
Бывало и так, что он трубил пожарный сбор ночью, особенно когда выпивал лишнее в кабаке, который посещал каждый вечер. А однажды под предлогом тревоги он поднял с постели звонаря и, отправив того на колокольню, сам уделил особое внимание его жене, которую, впрочем, не забывал и после. Это повлекло за собой скандал, кончившийся тем, что звонаря прогнали с работы.
После этого случая авторитет Гузмички поднялся еще выше. Его благосклонное внимание распространилось теперь уже и на детей. Все дети от четырех до десяти лет должны были проходить «обучение». Они получили флажки и шлемы, брандмайор хотел дать им даже оружие, но вице-губернатор, известный своими либеральными взглядами, учитывая бюджет комитета, провалил это достойное начинание.
Через три месяца все село было в боевой готовности. Крестьяне, пожарные и даже сам брандмайор с любопытством ждали первого пожара. Но пожара не было. Крестьяне жаловались, что даже трубку выкурить нельзя спокойно, так как всякие приказы строго регламентировали курение. Для женщин были созданы правила, как безопасно топить печи. Был совершенно точно разработан способ зажигания церковных свечей, что же касается керосиновых ламп, то устав обращения с ними состоял из тридцати шести параграфов. Гузмичка привел все в Седерфальве в такой образцовый порядок, что долгожданный пожар мог возникнуть лишь с большим трудом. Однажды, правда, во дворе Гергея Мучника загорелся стожок сена, и пожарные, к великому удовольствию крестьян, ретиво взялись за дело, устроив такой потоп, что Гергей Мучник для возмещения убытков хотел подавать на них в суд. Но Гузмичка двумя мощными оплеухами убедил Мучника, что подрывать престиж пожарной команды не следует.
Нарядный мундир значительно поднял любовные шансы тех, кто в него облачился. Без всякого преувеличения можно сказать, что в Седерфальве любовь вошла в моду. На свет появлялись дети, которые не походили на своих отцов; совершенно неожиданно две девицы родили здоровых мальчуганов, а повивальная бабка, недавно еще нищенствовавшая, получила кредит в мелочной лавке. Лига борьбы против семей с одним ребенком выдала Седерфальве почетную грамоту, с радостью констатируя возросшую рождаемость, беспримерную в летописях комитата. Таким образом, любовь в Седерфальве была приравнена к патриотической деятельности. Само собой разумеется, пальма первенства в этой области принадлежала Гузмичке. Он развлекал дам в зарослях кукурузы, а если их мужья выражали недовольство, то бравый брандмайор с помощью нескольких пощечин заставлял их отказываться от своих претензий. Но зато Гузмичка, человек по природе благодарный, позволял пострадавшим мужьям беспрепятственно курить свои трубки в любом месте, даже на стогах сена. Подобные привилегии, носящие всегда случайный и кратковременный характер, способствовали еще большему росту авторитета брандмайора. Люди не обижались, даже если он стрелял в их окна из револьвера: они считали это лишь проявлением его «пылкого нрава». Свобода личности трещала под его железным кулаком по всем швам, но это не вызывало большого возмущения хотя бы потому, что народ Седерфальвы и не подозревал о существовании подобного блага. Гузмичка неустанно занимался делами общественного масштаба, созывал сборы, заменял старые значки новыми, выдвигал и назначал, возвышал и повергал в прах; он даже заказал особый марш для своей команды и устроил театральное представление, а гонорар местных примадонн пожертвовал Лиге борьбы против семей с одним ребенком. Крестьяне покуривали трубки, пуская кольца дыма, и одобряли деятельность брандмайора, а если находился какой-нибудь смельчак, открыто выражавший свои сомнения в заслугах Гузмички, ему говорили примерно следующее: