— Будет наконец пожар или нет?
Вопрос этот произвел впечатление первого раската грома перед грозой или первого пушечного залпа, возвещающего начало революции. Гузмичка с большим достоинством поднялся со стула, вытащил из кобуры револьвер и произнес программную речь:
— Заткни глотку, если не хочешь, чтобы я тебя продырявил вот из этой штуки!
Но Мучник не дал себя запугать и продолжал насмехаться:
— Сборы созывать — это ты мастер, деньги из нас выкачивать, значки и трубы покупать в городе — это ты умеешь! В таких делах ты большой мастак — не спорю. Но вот умеешь ли ты тушить пожары?..
Револьвер в руке у Гузмички дрогнул и выстрелил, но пуля попала не в рот насмешника, а во втулку бочки. Кабацкие завсегдатаи громко расхохотались, а Гергей Мучник тут же подставил свой усатый рот под бьющую струю. Гузмичка криво усмехнулся и пересел в дальний угол. Душа его была полна печали, как корыто помоями перед кормлением свиней. Он велел принести еще вина и, напившись по обыкновению до одури, задумался. Раньше ему и в голову не приходило, что настанет день, когда он превратится во всеобщее посмешище. Такой бравый мужчина, как он, безусловно, не сможет допустить этого! У него даже глаза налились кровью от злости: ведь под удар поставлен не более и не менее, как его авторитет, и без того уже несколько потускневший в глазах односельчан, словно контуры горных вершин в предрассветном тумане. Он энергично вливал в себя золотистое вино, следуя примеру своего дедушки, напивавшегося в тех случаях, когда ему говорили горькую правду в глаза. Все пожарные уже покинули кабак, а Гузмичка сидел в углу и чувствовал себя таким же одиноким, как Наполеон на Эльбе: оба оплакивали былое могущество, оба мечтали. Только о чем же мечтал брандмайор Петер Гузмичка? А мечтал он о былом престиже, который за последнее время как-то поубавился и утратил свою силу в глазах жителей Седерфальвы. Тщетно трубил он в трубы, тщетно выписывал новые значки, развивал, как и раньше, неутомимую деятельность — все напрасно! Крестьян это больше не интересовало, им нравилось только насмешничать, нахально вздыхать, прекословить и подрывать тем самым авторитет брандмайора, втаптывая его в грязь грубыми сапожищами. Но недаром предок Гузмички получил еще от покойного короля Лайоша Великого право прибавлять к своему имени «из Гузмичей». Это к чему-нибудь да обязывает. Если он утратил авторитет, то должен непременно завоевать его вновь! В конце концов, это единственное, что может сделать человек с потерянным авторитетом. Гордая прибавка к имени должна служить не только украшением! Он, если на то пошло, не только человек, но и мужчина, и не только мужчина, но и кавалер, и даже не только кавалер, но и брандмайор! Но любому брандмайору — грош цена без пожаров и престижа. Если же престиж потерян, надо его вновь завоевать! Но как? Оружием, кулаком, дубинкой, кнутом, рукояткой мотыги? В руках у настоящего мужчины даже мотыга становится страшным оружием. А если завоевать авторитет так не удастся, то надо поджечь весь мир. Но почему весь? Зачем поджигать весь мир, когда достаточно поджечь одну лишь Седерфальву?..
Именно на этом месте своих размышлений Гузмичка поперхнулся вином, и его сонные глазки засверкали. Поджечь Седерфальву! Что нужно для этого? Немного керосину, пакли, несколько спичек и соответствующее настроение. Больше ничего! Настоящий мужчина, когда речь идет о его престиже, не должен быть мелочным! Поджечь Седерфальву! Пусть вспыхнет огонь, возвещая начало борьбы! Пусть трещат балки, визжат поросята и девки. Пусть ревут коровы и мужики! Пусть разбегаются куры и гуси, встревоженным кудахтаньем и гоготаньем возвещая всему миру справедливую кару, постигшую преступное селение. Поджечь Седерфальву и в решительный момент появиться со своими пятьюдесятью молодцами, облаченными в роскошные мундиры, оснащенными кирками, лестницами, насосами, шлангами, значками, рожками и трубами. А затем, проявив доблестную решимость, потушить пожар. Потушить? Да просто задуть! Задуть легко и непринужденно, как зажженную спичку.
Человек, для поднятия престижа жаждущий поджечь деревню или весь мир, как правило, выпив полный стакан сливовой палинки, наносит кабатчику удар под ложечку, всаживает складной нож в стол и удаляется, не заплатив. Гузмичка так именно и поступил. Подгоняемый противным чувством дурноты, шатаясь, петлял он по улице и, приподняв шляпу перед храмом, зло пнул статую святого Непомука за то, что та не ответила на его поклон. Затем он разбил окно в доме еврея Соломона, произнеся при этом несколько непосредственных, но далеко не изысканных слов, чтобы ознакомить перепуганную еврейскую семью со своей точкой зрения на расовую теорию. Одним словом, он возвращался домой, как подобает доблестному герою, человеку с широкой натурой. Подойдя к двери, он споткнулся о порог, затем, изрядно пошатываясь, ввалился в темную комнату.