Из материалов судебных разбирательств, последовавших за пожаром, мне удалось извлечь следующие данные. Владелец мельницы Гашпар Лехоцки, огорчившись, что пожар миновал его дом и мельницу, привязал к кошачьему хвосту жестянку с керосином и поджег ее. Его расчеты полностью оправдались: кошка, спасаясь от огня, обежала весь дом и мельницу и подожгла их. Лехоцки получил страховую премию, но впоследствии обман выяснился и мельника посадили. Винце Гедуй, исходя из тех же соображений, засунул под перину горящую свечу, но его младший брат Иштван заметил это и пытался ему помешать. Они начали спорить, но верх все-таки одержал Винце, пустивший в ход такие увесистые аргументы, что Иштван замертво свалился на пол. За свою победу Винце Гедуй отсидел восемь лет, а выйдя из тюрьмы, стал нищенствовать. Болтают еще, что во время пожара вся Седерфальва дышала мщением. Особо непримиримые противоречия были между Петером Крижаном и Адамом Формой. Когда выгодно застрахованный дом Крижана загорелся (а произошло это без всякой помощи со стороны хозяина), то Адам Форма, почувствовав час расплаты, бросился со своими восемью чадами и домочадцами к обители врага. Они мобилизовали все пустые бочки и ведра, все тележки и за несколько минут потушили пожар. Сделано это было, конечно, не из сострадания, а для того, чтобы Крижан не мог воспользоваться страховой премией.
Следует еще упомянуть о том, что жена Габриеля Пергье заперла своего неверного мужа с любовницей в горящем доме и получила огромное страховое пособие не только за убытки от пожара, но и за умершего мужа. Правда, когда через восемь лет вдова Пергье предстала перед судом за то, что она оказала одному лицу совсем небольшое содействие, отправив его на тот свет с помощью мышьяка, то во время судебного разбирательства всплыли и ее прошлые грешки, но это уже относится к совсем другой истории.
Как бы там ни было, но та ночь была действительно ужасной. Очевидцы рассказывают, что улица в один момент наполнилась визжащими поросятами, гогочущими гусями, возбужденными петухами, ревущими коровами, блеющими овцами и воющими собаками. Можно себе представить, что воображали при этом полевые клопы, божьи коровки, светлячки, жуки-рогачи, кузнечики, суслики и ящерицы.
Перед пылающими домами толпились впавшие в отчаяние из-за собственной беспомощности крестьяне, изливая свою ярость в замысловатых ругательствах. Время от времени кто-нибудь из них вбегал в дом, чтобы спасти какой-нибудь дорогой для себя предмет. Некоторые стояли посреди улицы, прижимая к груди подушку, колыбель ребенка, узелок с кредитками, завязанными в красный платочек, или держали в руках украшенный тюльпанами старенький сундучок; другие крепко обнимали визжащих свиней или хмурых телят. Мольбы, проклятия и беспредметная перебранка создавали ужасный шум, а рев скота делал его просто устрашающим. Один лишь Гергей Мучник стоял скрестив руки перед своим догорающим домом и безмолвно смотрел на всю эту адскую суматоху, а затем зычным голосом спросил:
— А где же Гузмичка? Где пожарные?
Действительно, где же был Гузмичка со своими пожарными? Об этом мне удалось собрать только предположительные данные. По мнению одних, многие из пожарных, несмотря на все вызубренные ими приказы, распоряжения, указания, предписания, правила и приказы, отказались действовать согласно семнадцатому параграфу «Общих правил» (автором и редактором которых был сам Гузмичка), где были перечислены «опасности личной инициативы», и бросились спасать от огня собственное имущество. Другие же утверждали, что большая часть пожарных вела себя в высшей степени примерно: они строго придерживались всех предписаний и в первую очередь помчались во двор школы без крыши, где находилось все противопожарное оборудование. Но шланги и прочие принадлежности для тушения пожара были заперты, а ключ, в целях поднятия личного престижа, Гузмичка всегда держал у себя в кармане. Пожарные, правда, взломали дверь сарая, но на то, чтобы привести себя в боевую готовность по всем правилам, у них ушло очень много времени, так как «Общие правила» строго предписывали «приступать к тушению пожара только при полной экипировке». Пока пожарные натягивали мундиры, нацепляли значки, искали никому не нужный горн, Седерфальва пламенела и запылала со всех концов. Когда же они полностью экипировались и под трубный глас мужественно и решительно выступили на борьбу с огнем, пожар был в таком разгаре, что никакая сила не смогла бы теперь остановить его разрушительную работу. Пожарные, едва показавшись, снова ретировались и все трубили и трубили…