Когда мы вышли на улицу, ночь обрушилась сразу — густая, бархатная, с редкими звёздами, застрявшими между верхушками деревьев. Воздух был холоднее, чем я ожидала, и пах чем-то прелым и хвойным. Вдалеке, за садом, едва слышно шумел пруд, и этот звук был похож на шёпот.
— Куда? — спросила я, но он только кивнул в сторону аллеи.
Мы шли по узкой тропинке, свет луны падал пятнами на землю, и каждый раз, когда его лицо оказывалось в тени, мне казалось, что он становится другим — старше, строже, будто чужим.
— Здесь ночью всё по-другому, — тихо сказал он. — Смотри внимательнее, и ты поймёшь.
Я обернулась назад. Окна пансионата светились неровно, и мне показалось, что в одном из них — верхнем, левом — кто-то стоит, наблюдая за нами.
— Лукас… — начала я, но он мягко потянул меня дальше, к самому краю сада, туда, где начинался лес.
Я стояла к нему боком, ещё чувствуя на коже холод, исходивший от зеркала, когда Лукас вдруг изменил тон.
— Пойдём, — сказал он, словно ничего и не было. — Просто… пройдёмся.
— Сейчас? — я вскинула брови. — Лукас, уже ночь.
— Тем более, — он слегка улыбнулся, но это была та улыбка, за которой что-то пряталось. — Здесь тихо, пока все спят.
Я не двинулась сразу. В коридоре по-прежнему стояла эта вязкая тьма, а серебристая нить в моей ладони едва заметно подрагивала, словно не хотела отпускать.
— Зачем? — спросила я.
— Хочу кое-что показать, — он сделал шаг вперёд, и свет из-за его спины лёг на его лицо. — И… думаю, тебе нужно выйти отсюда. Ты слишком долго смотришь на стены.
Он протянул мне руку. Я почти машинально вложила в неё свою, и он, не отпуская, повёл меня вниз по лестнице.
Я стояла к нему боком, ещё чувствуя на коже холод, исходивший от зеркала, когда Лукас вдруг изменил тон.
— Пойдём, — сказал он, словно ничего и не было. — Просто… пройдёмся.
— Сейчас? — я вскинула брови. — Лукас, уже ночь.
— Тем более, — он слегка улыбнулся, но это была та улыбка, за которой что-то пряталось. — Здесь тихо, пока все спят.
Я не двинулась сразу. В коридоре по-прежнему стояла эта вязкая тьма, а серебристая нить в моей ладони едва заметно подрагивала, словно не хотела отпускать.
— Зачем? — спросила я.
— Хочу кое-что показать, — он сделал шаг вперёд, и свет из-за его спины лёг на его лицо. — И… думаю, тебе нужно выйти отсюда. Ты слишком долго смотришь на стены.
Он протянул мне руку. Я почти машинально вложила в неё свою, и он, не отпуская, повёл меня вниз по лестнице.
Когда мы вышли на улицу, ночь обрушилась сразу — густая, бархатная, с редкими звёздами, застрявшими между верхушками деревьев. Воздух был холоднее, чем я ожидала, и пах чем-то прелым и хвойным. Вдалеке, за садом, едва слышно шумел пруд, и этот звук был похож на шёпот.
— Куда? — спросила я, но он только кивнул в сторону аллеи.
Мы шли по узкой тропинке, свет луны падал пятнами на землю, и каждый раз, когда его лицо оказывалось в тени, мне казалось, что он становится другим — старше, строже, будто чужим.
— Здесь ночью всё по-другому, — тихо сказал он. — Смотри внимательнее, и ты поймёшь.
Я обернулась назад. Окна пансионата светились неровно, и мне показалось, что в одном из них — верхнем, левом — кто-то стоит, наблюдая за нами.
— Лукас… — начала я, но он мягко потянул меня дальше, к самому краю сада, туда, где начинался лес.
Мы вышли за пределы сада, и шаги стали тише — трава под ногами глушила звук. Лес встречал нас тяжёлым дыханием хвои, влажной земли и чего-то ещё — приторного, сладковатого, но в то же время холодного. Луна цеплялась за верхушки елей, оставляя подлесок в полной тени.
— И зачем мы сюда идём? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, хотя внутри что-то упруго сжималось.
— Хочу, чтобы ты увидела, — сказал Лукас, почти шёпотом, — как выглядит пансионат снаружи, когда на него никто не смотрит.
— Что? — я остановилась, но он жестом попросил тишины.
Мы подошли к небольшой поляне, заросшей мхом. С этого места пансионат был виден целиком — тёмный силуэт с редкими жёлтыми огоньками окон. И правда… он выглядел не так, как днём. Чуть ниже крыши, там, где я знала, что нет никакой архитектурной детали, тянулась длинная, почти невидимая линия света, как шов.
— Видишь? — спросил Лукас.
— Что это?
— Трещина, — он говорил спокойно, но его взгляд был напряжённым. — Она появляется только ночью.
Я прищурилась. Свет на «шве» слегка пульсировал, как живой.
И тут где-то совсем рядом — не со стороны пансионата, а у нас за спиной — раздался треск ветки. Я обернулась так резко, что чуть не оступилась.