— А если я просто… хотела?
— А если — нет? — парировала она, и кисть в её руке на секунду замерла. — Слушай, Амалия, ты ведь понимаешь, что он… особенный.
— Ты про Лукаса? — я почувствовала, как внутри сжалось.
— Про то, что он не такой, как мы. — Одри наконец повернулась ко мне, глаза её были серьёзными. — Ты ведь тоже это чувствуешь.
Я сжала пальцы на планшете.
— Я… не знаю.
— Знаешь. Ты просто боишься сказать.
Она положила кисть и, подперев подбородок ладонью, посмотрела куда-то мимо меня, туда, где солнце пробивалось сквозь ветви.
— Я иногда думаю, — продолжила она тихо, — что он видит нас по-другому. Как будто сквозь… — она поискала слово, — …сквозь стекло. Не напрямую.
— Он смотрит так, будто уже знает, что ты скажешь, — вырвалось у меня.
— Вот. Именно. — Она чуть улыбнулась. — А ты знаешь, что он иногда бывает в саду ночью?
— Ты видела?
— Нет. Но слышала шаги. И смех. Один раз даже… голос. Но я была слишком труслива, чтобы пойти посмотреть.
Я молчала, глядя на тени от листвы, которые тянулись по её коленям, как тонкие рисунки.
— Ты его боишься? — вдруг спросила я.
Одри долго не отвечала. Потом сказала:
— Нет. Но я боюсь того, что он делает с людьми.
— Что он делает?
Она слегка пожала плечами.
— Он меняет их. И не всегда так, как они хотят.
В груди стало как-то пусто и холодно, хотя солнце по-прежнему грело.
— Может, ты просто придумываешь, — попыталась я.
— Может, — согласилась она. — Но ты ведь тоже заметила, что он всегда рядом в тот момент, когда что-то происходит.
— Ты… про пруд?
Она кивнула, и между нами повисло молчание, в котором я вдруг почувствовала, что хочу вернуться к своему портрету и… закрасить его.
— Ты ведь понимаешь, — Одри снова взяла кисть, но уже не для того, чтобы рисовать, а чтобы просто вертеть её в пальцах, — что он… видит тебя по-особенному.
— Что значит «по-особенному»? — я старалась, чтобы голос звучал спокойно, но чувствовала, как слова словно цепляются за горло.
— Он не смотрит так на других, — ответила она, наконец встретив мой взгляд. — Даже когда говорит с Эдвардом. Даже с той девочкой у пруда… всё по-другому.
Я отвела глаза. Ветер пошевелил листву над нами, и в этот момент в саду стало как-то слишком тихо.
— Знаешь, что странно? — Одри наклонилась ко мне ближе, так, что я почувствовала запах разбавленного масла и чего-то чуть сладкого. — Когда он смотрит на тебя… я иногда думаю, что он тебя уже… выбирал.
— Выбирал? Для чего? — спросила я, и голос мой невольно сорвался на шёпот.
— Не знаю. Но ты ведь понимаешь, что здесь… у каждого есть своя роль. Даже если мы не знаем её до конца.
Я почувствовала, как по спине прошёл холодок, и не от вечернего воздуха.
— Ты это сама придумала? — попыталась я отмахнуться.
— Нет, — она резко опустила кисть на колени. — Я видела, как он на тебя смотрит, когда ты не видишь. И ещё… — она замялась, — он… рисует.
— Рисует? — я не поверила.
— Да. Иногда он просит у меня бумагу. Но… — она чуть склонила голову, — на этих рисунках всегда одно и то же лицо.
— Какое?
— Моё? — спросила я, сама не веря в свои слова.
Одри медленно кивнула.
Секунду я просто сидела, слушая стук собственного сердца. Всё вокруг будто стало чуть темнее, даже солнечные блики на траве потускнели.
— Ты, может, путаешь… — начала я, но она перебила:
— Я бы не перепутала. Я сама их видела. Случайно.
Она снова взялась за кисть, но уже без всякого интереса.
— Если он снова попросит у меня бумагу, я скажу, что закончилась.
Я поднялась, чувствуя, что не могу больше сидеть на месте. Пальцы сжимали планшет так сильно, что тот едва не треснул.
Внутри было странное чувство — смесь страха, любопытства и чего-то похожего на ожидание.
***
Я видела его.
Видела, как он держал её за плечи, наклонившись к шее, и как она обмякла, будто в ней перерезали невидимую нить.
Это не было похоже на киношные сцены — там всё романтизировано, красиво. Здесь же было слишком живо, слишком… животно.
Я стояла за углом, замерев, и слышала хрип её дыхания. Видела, как он поднял голову, а губы блеснули тёмным, густым. И этот взгляд, короткий, скользящий по мне, когда он понял, что я всё видела.
После этого я просто ушла.
А теперь избегала его, как могла.
Прошло два дня, и я почти поверила, что у меня получится. Но вечером, когда я возвращалась к себе в комнату, он вышел из тени у поворота.
— Амалия, — сказал тихо, как будто моё имя было заклинанием.