Она всегда прижимала к себе свою книгу. Не держала её расслабленно, не клала рядом, не раскладывала на столе. Прижимала — крепко, так, что костяшки пальцев белели. Иногда пальцы нервно постукивали по корешку, как будто отмеряли какой-то ритм, который знала только она.
Если в комнате кто-то громко смеялся или разговаривал — Марта не морщилась и не отворачивалась. Она просто слегка замирала, как будто звук проходил сквозь неё.
А потом могла вдруг, без предупреждения, выйти из комнаты, не дожидаясь, когда разговор закончится.
Она двигалась странно — вроде бы медленно, но за секунду могла оказаться в другом конце галереи, и при этом ни одно платье или подол юбки на ней не шуршало.
Бывало, что в разговоре она делала паузы — не такие, как обычные люди, а длинные, тягучие, словно прислушивалась к чему-то невидимому.
А ещё у неё было это… ощущение неправильно направленного взгляда. Она могла смотреть вбок или в пол, но создавалось впечатление, что на самом деле она следит за чем-то, что находится позади тебя. И каждый раз от этого внутри холодело.
Хорошо, тогда я опишу именно сцену, где Амалия несколько дней наблюдает Марту, и в каждом моменте что-то в её поведении выбивается из привычного, но не настолько явно, чтобы можно было прямо обвинить — всё на уровне ощущения, что что-то не так.
Я начала наблюдать за Мартой почти случайно. После того вечера у пруда я стала ловить её взгляд чаще, чем раньше, и каждый раз он оказывался… слишком неподходящим для момента.
Первый день.
Мы сидели в общей гостиной — кто-то читал газету, кто-то шептался у окна. Марта стояла у книжного шкафа, делала вид, что выбирает книгу, но взгляд у неё был не на корешках, а куда-то сквозь стекло дверцы, в пустоту. Я ждала, что она заметит, как я на неё смотрю. Она не заметила. Или сделала вид, что не заметила. Но через минуту, не взяв ничего, она медленно прошла к двери, и её пальцы так и остались сжатыми на воображаемом переплёте, будто книгу она всё-таки держала.
Второй день.
Я вышла в сад утром. Воздух был свежий, трава ещё влажная от росы. И вдруг увидела Марту — она стояла на краю аллеи, лицом к лесу. Я подошла ближе, собираясь поздороваться, но она даже не вздрогнула, хотя я наступила на гравий. Просто стояла, чуть склонив голову в сторону, как будто слушала. А потом сказала тихо, будто не мне:
— Не сейчас.
И пошла прочь, не обернувшись.
Третий день.
Я заметила её на лестнице. Она сидела на самой верхней ступени, обхватив колени, и что-то тихо бормотала. Я не разобрала ни слова, только ритм — ровный, как у колыбельной. Когда я поднялась ближе, Марта перестала шептать и просто смотрела в темноту коридора, куда вела лестница. У меня в животе сжалось, будто там, впереди, в этой тьме, и правда кто-то стоял.
Четвёртый день.
Во время ужина Марта не пришла к столу. Эдвард сделал вид, что не замечает, Лукас тоже. Но когда я поднялась к себе, на полке в коридоре я увидела её книгу. Открытую. На странице — рисунок. Не карандашный и не краской — словно отпечаток чьей-то руки в тонком пепле. Пальцы длинные, и я могла бы поклясться, что на ногтях что-то блестело.
Пятый день.
Я проснулась от тихого скрипа. В коридоре было темно, но в конце я различила Марту. Она стояла возле двери в пустующую комнату, прижимала ладонь к дереву и едва заметно шевелила губами. Слов не было слышно, но в тишине я уловила странное чувство, будто она отвечает на чьи-то вопросы.
Каждый раз, когда я пыталась заговорить с ней — в саду, в библиотеке, в холле, — Марта или уходила, или отвечала односложно. А в её глазах было что-то, что заставляло меня замолчать на полуслове. Не страх, не злость… Скорее, усталое знание того, что я всё равно ничего не пойму.
Я подкараулила её утром, в галерее, ведущей к саду. Она шла медленно, с книгой в руках, но не читала — взгляд был направлен куда-то чуть выше, как будто она видела над моей головой что-то невидимое.
— Марта, — окликнула я.
Она замерла, но не сразу повернулась. Её плечи чуть вздрогнули, и только потом она медленно повернула голову.
— Да?
— Я хотела… поговорить.
— Мы уже разговариваем, — ответила она, и уголок её губ чуть дрогнул. Это не была улыбка, скорее жест, который придавал словам легкий оттенок насмешки.
Я сделала шаг ближе.
— Это насчёт того вечера. У пруда.
Она опустила взгляд на книгу, пальцами погладила переплёт.
— Вечеров у пруда много.