Я коснулась холодного стекла, ощущая свой пульс в запястье — где всегда носила кожаный браслет, слегка поцарапанный, но символизирующий мою свободу. На пальцах — несколько колец разного стиля, немного дерзких, немного винтажных — мои трофеи и манифест моего характера.
В отражении я видела не только себя, но и непокорность, которая жила во мне, словно огонь, который никто не сможет погасить. Никогда не была из тех, кто подчиняется правилам без вопросов. Жизнь учила меня бороться, отстаивать своё и не прогибаться под чужие ожидания.
Мой стиль — смесь удобства и бунтарства: старая кожаная куртка, потертые джинсы и чёрные ботинки, которые износились до идеальной формы, — они знали мои шаги по самым разным дорогам, и ни одна из них не была простой.
Вдруг послышался тихий, но настойчивый стук в дверь. Я оторвалась от своих мыслей и посмотрела на деревянную створку, из-под которой просачивался приглушённый свет коридора.
— Амалия! — позвала нежный, чуть взволнованный голос Одри с другой стороны. — Пойдём прогуляемся, на улице такой свежий воздух, дождик уже почти кончился.
Я замерла на месте, на мгновение задумавшись. Но в голосе Одри была такая лёгкая радость, что отказаться было просто невозможно.
— Ладно, — ответила я, подходя к двери и открывая её. Одри стояла в своей лёгкой куртке, волосы ещё влажные от моросящего дождя, а глаза сияли предвкушением чего-то простого и настоящего.
— Я взяла ещё кофе, — улыбнулась она, протягивая мне стакан с тёплой кружкой, — идеальное начало утра для настоящих бунтарок, — добавила шутливо.
Я не смогла удержаться от улыбки. Эта маленькая прогулка обещала стать именно тем глотком свежего воздуха, который мне сейчас был так нужен.
Мы шли по влажной от дождя тропинке, листья под ногами хрустели, а туман словно завораживал и скрывал всё вокруг. Одри шла рядом, сдержанно, но с каким-то особенным внутренним светом — словно каждое её движение было наполнено смыслом.
— Ты всегда такая закрытая, — тихо сказала она, не отрывая взгляда от серого неба. — Мне кажется, ты будто боишься пускать кого-то внутрь. Или боишься, что тебя могут сломать.
Я рассмеялась, чуть горько:
— Бояться — это последнее, что я умею. Скорее устаю от того, что меня никто не понимает. Идти против течения, когда все плывут по волнам — это тяжело.
Одри кивнула, задумчиво проводя пальцем по листу, лежавшему у её ног.
— Мне кажется, творческая свобода — это когда не боишься разрушить старое, чтобы создать что-то своё. Но иногда разрушение — это больно. И тогда надо решить, что важнее: сохранить себя или перестроить мир вокруг.
Я взглянула на неё, и в её словах увидела отражение самой себя — этой смеси желания бунтовать и внутренней борьбы.
— Иногда кажется, что меня просто толкают в пропасть, и я не знаю, хочу ли я лететь или цепляться за край.
Одри улыбнулась, почти нежно:
— Может, в этом и есть суть — не дать пропасти захватить тебя целиком. Найти то, что держит на краю.
Мы замолчали, и я ощутила, как холодный воздух наполняет лёгкие, смешиваясь с тревогой и странной надеждой.
— Что ты видишь в этом пансионате? — неожиданно спросила я. — Не просто дом, а… что-то большее.
Одри задумалась, глядя в даль, где тускло мерцали огни.
— Я вижу место, где прошлое и настоящее переплетаются, где стены хранят секреты, а тишина — больше, чем просто пустота. Здесь можно найти то, что давно потерял. Или, может, то, что никто не хочет видеть.
Я сжала в руке чашку, чувствуя, как она дрожит.
— Иногда хочется кричать, но не слышишь своего голоса.
— Тогда надо найти тех, кто услышит, — сказала Одри. — Или научиться слышать себя самой.
Мы шли по мокрой дорожке, туман висел в воздухе, и казалось, что даже дождь решил сделать паузу, чтобы послушать.
— Одри, — я глянула на неё, пытаясь понять, как начать, — мне нужно тебе кое-что рассказать.
Она посмотрела на меня, улыбнулась такой, будто знала, что сейчас будет что-то интересное.
— Да, ну выкладывай уже, — сказала она.
Я вдохнула глубже и выдала:
— Лукас меня поцеловал.
Одри остановилась, открыв рот, как будто собиралась что-то сказать, но не смогла. Потом хитро усмехнулась.
— Вау. И что ты теперь, как в кино, с сердцем, бьющимся в десять раз быстрее? Или с ощущением, что тебя только что ограбили?