Я сняла куртку, сбросила сумку на кровать и замерла. В комнате пахло старой бумагой, лавандой и временем. Тонкий, спокойный запах, как будто кто-то хотел успокоить меня ещё до того, как я понервничаю.
На столике у стены стояло зеркало в бронзовой раме. Я подошла ближе — и, разумеется, первое, что сделала, — проверила, насколько у меня мятая голова.
Отражение, к счастью, не кричало. Просто смотрело в ответ.
— Ну, здравствуй, новая жизнь, — сказала я себе. — Постарайся не облажаться. Хотя… зная тебя…
Оглядевшись, я заметила деталь, которая выбивалась из всей композиции: на подоконнике лежала… виолончельная смычковая перчатка. Женская, чёрная, с тонкой замшевой вставкой. Совершенно новая.
Я взяла её в руки. Сухая, теплая, как будто кто-то только что её снял.
— Ну вот, а я без подарка, — пробормотала я.
Может, предыдущая постоялица? А может, Лука решил поиздеваться тонко и оставил это «от имени призрака виолончели».
Я положила перчатку обратно. Странно. Слишком… личная вещь, чтобы просто так валяться. Я посмотрела на дверь — та была закрыта. Щёлкнула замок.
Ты теперь одна. В комнате, которую кто-то обживал до тебя.
На столе лежала небольшая записная книжка. Не дневник. Просто блокнот. В кожаной обложке, с тиснением. Пустой. Или, скорее, — начатый и вырванный.
На первой странице кто-то написал:
«Если ты читаешь это, значит, ты уже здесь. И, возможно, всё только начинается.»
Я усмехнулась.
— Отлично. Это определённо послание из прошлого.
Села на кровать. Прислушалась.
Коридор за дверью молчал. Где-то внизу, вдалеке, будто бы играло радио — или старая пластинка, искажённая временем. Или это просто ветер в трубах.
Мне хотелось пить. И съесть что-то не философское, а вполне физическое. Но больше всего — спрятаться под одеяло.
Я легла. Повернулась к стене. Дождь за окном утихал, и шум стал похож на шелест чьих-то шагов.
Перед сном я подумала:
Интересно, Лукас специально так разговаривает, или у него это от рождения — быть загадочным мерзавцем?
Глава 2
Я проснулась от тишины. От такой, в которой слышно, как по комнате плывёт свет. Он скользил по полу — мягкий, тёплый, как мёд, вылитый из разбитой банки сна.
Первые секунды я не поняла, где я. Комната была незнакомой, но уже не враждебной. Она как будто решила меня принять — на испытательный срок.
Я медленно потянулась, прикрыла глаза, вдыхая утренний воздух. Он пах старыми страницами и чуть-чуть пылью, но не удушающей, а уютной — как от бабушкиного сундука с письмами.
Повернувшись, я увидела чемодан. Точнее, два. Один свой, старый, с наклейками городов, где я никогда не была, но всегда хотела побывать. Второй — тот, который мне собрали «добрые взрослые». Тот, где всё аккуратно, но… чуждо.
Они стояли у стены, как два охранника моей новой жизни.
— Доброе утро, чемоданные хранители, — пробормотала я и села.
Пол под ногами был холодный. Я накинула свитер и пошла к чемодану, который был действительно мой. Расстегнула молнию. Верхний слой — книги, свёрнутый в клубок шарф, коробочка с украшениями. Под ними — стопка одежды и… портрет.
Я достала его осторожно. Рамка с потёртыми краями, фотография в стиле «семейное счастье двадцать первого века»: мама, улыбающаяся, будто знала что-то большее, чем говорила вслух, и папа… на которого я была похожа глазами, хотя никогда не знала его по-настоящему. Я помнила его смех, но не голос.
Я поставила рамку рядом с доской на тумбочку, на которой когда-то сделала коллаж. Обрезки открыток, пуговицы, ленточка, старая монета — всё это я наклеила по странной логике памяти, не для красоты, а чтобы не забывать.
Я посмотрела на фото и сказала почти шёпотом:
— Ну вот. Мы приехали. Место… странное. Но не самое худшее. Правда, мама?
Они молчали. Разумеется. Но я смотрела на них так, будто ждала, что однажды снимок ответит. Или хотя бы моргнёт.
Я не заметила, как открылась дверь.
— Ты всегда разговариваешь с картинками?
Голос Лукаса был спокойный, утренний. И почему-то — ближе, чем стоило бы быть.
Я дёрнулась и резко обернулась. Он стоял в дверях. Одет просто — серый свитер, брюки, в одной руке держал чашку. Чай или кофе — не разобрать. Взгляд его был спокойный, но в нём было что-то неуместно внимательное, как будто он читал не только лицо, но и мысли за ним.
— А ты всегда входишь без стука? Или это тоже часть здешней "программы гостеприимства"? — буркнула я, закрывая чемодан.
— Дверь была приоткрыта, — пожал плечами. — Я стучал. Но ты была... занята.
Он кивнул в сторону рамки. Я быстро вернула её обратно в чемодан.
— Это мои родители. Не игрушка для чужих глаз.
— Я не играл, — сказал он тихо, но в этом было не извинение, а… понимание. Почти.
— Отлично. Тогда можешь уйти. Пока я не сказала чего-то резкого. Утро ведь только началось.