Фургон остановился у дома; из окна гостиной я видела, как из кузова достали гроб и осторожно понесли к подъезду. Я пошла в коридор и открыла входную дверь.
— Вот сюда, будьте добры, — сказала я, указывая на спальню. Установили деревянные треноги, и маму осторожно опустили на них.
— Крышку снимать?
— Да, пожалуйста.
Я вышла в прихожую; крышку подняли и поставили в углу комнаты.
— Всего доброго, миссис Маккенна. Сообщайте, если что-то потребуется.
— Спасибо. — Закрыв дверь, я повернулась к Энн Мари. — Хочешь ее увидеть?
— Да, мам.
— Уверена? Это необязательно.
— Нет, я хочу.
На маму надели белую блузку с вышитым образом Девы Марии — я об этом просила особо. Работу сделали хорошо - не хотелось думать, что обычно делают с телом, - знаю, что лицо покрывают каким-то составом, чтобы оно казалось живым. Но у нее на лице грима будто и не было, она выглядела умиротворенной – такой, как всегда.
— Мам, она будто уснула.
— Правда. Кажется, вот-вот проснется.
Когда мой папа лежал в гробу, он выглядел ужасно. Я была рада, что Энн Мари увидела смерть в первый раз вот такой.
— Доча, давай прочитаем коротенькую молитву? Ей бы это понравилось.
Мы опустились на колени. Я не знала, что сказать. Вечером, когда все соберутся, будет розарий, но теперь хотелось чего-то личного, а розарий – это когда вокруг народ. И «Радуйся, Мария» - что-то слишком обыденное. Я даже думала помолиться своими словами, но понимала, что это не то – не то, что понравилось бы маме. И вдруг, пока я стояла на коленях и думала, зазвучал тихий, но такой чудесный, чистый голос Энн Мари:
— Salve Regina, mater misericordie…
«Славься, Царица, Матерь милосердия…»
Я стояла на коленях и слушала, как звенит ее голос, в словах на латыни смысла было еще больше, оттого что я половину не понимала. Когда она допела, я обняла ее.
— Чудесно, Энн Мари. Чудесней быть не может.
— Бабушка научила. Мы эту молитву в школе проходили, а она разучила ее со мной на латыни, и мне так больше нравится, чем по-английски.
— А ты могла бы спеть ее на похоронах? Или слишком трудно?
— Ладно, мам, я попробую.
— Спасибо, Энн Мари. Бабушке это бы очень понравилось.
До понедельника все шло очень тихо. В воскресенье все собрались на розарий, и отец Михан выбрал вместе с мамой псалмы и чтения . Только с дядей Полом была беда. Вид потерянный, глаза стеклянные – он весь вечер просидел на диване. Когда мама спрашивала, как насчет такой-то молитвы, он говорил: «Ей бы это понравилось». И повторял, глядя в пустоту: «Не может быть, этого просто не может быть…» В конце концов, они что-то выбрали, и священник ушел. Мама решила, что до похорон поживет в квартире бабушки, и папа отвез меня к тете Трише и дяде Джону.
— Мама держится молодцом. Только зря она одна там ночует.
— Вот-вот. Я хотела с ней, и тетя Триша тоже, но она сказала: нет, и все. Места, мол, не хватит, и все равно ей надо побыть одной, а потом не получится.
— Тоже верно. С пятницы на ногах. От нее одна тень останется, когда все закончится.
— Точно.
— Но ты, Энн Мари, у нее такая помощница.
— Ты, пап, тоже помощник.
Я поцеловала его в щеку и выскочила из фургона. Эти слова я сказала искренне. Даже мама так считала – он и в магазин ходил, и чай готовил, и просто был рядом. Но я могла бы догадаться, что сюрпризы еще впереди.
Вечером в понедельник в половине шестого пришел старичок из Общества святого Викентия де Поля, который должен был вести розарий, и я принесла ему чай. Потом приехал дядя Пол. Он явно был навеселе.
— Энн Мари, - шепнула мама, - следи, чтобы виски на глаза ему не попадалось.
Вместе с тетей Тришей приехали тетя Агнес и тетя Мария, которую я сто лет не видела – она младшая сестра моего папы и работает в Лондоне, в какой-то очень крутой адвокатской конторе; папа зовет ее Элли-Белли Макбил .
— Мария, спасибо тебе, что приехала. — Мама поцеловала ее в щеку.
— Ужасно, Лиз, просто не верится.
— Мы готовы начать? Уже восьмой час. — Старичок посмотрел на часы и кивнул на дядю Пола: мол, чем раньше начнем, тем меньше он нагрузится.
— Еще Джимми не пришел, — сказала мама. — Где же его носит?
— Он сказал, что придет, — ответила я.
— Да этот и на собственные похороны опоздает, — сказала тетя Агнес.
— Подождем еще пару минут.
— Как раз пропустим по маленькой, — сказал дядя Пол.
Тут в дверь позвонили, и я пошла открывать.
— Пап, ты еле успел.
И тут у него за спиной я увидела Хэмми, Элли и Сэмми.
— Ой, здрасьте. Спасибо, что пришли на панихиду.