Мы сидели на корточках, измазанные шелковицей, со свежими царапинами на руках и ногах. Выпускали кузнечиков из банки. Кузнечики были какие-то вялые, а может, им до того понравилось в банке, что и выпрыгивать не хотели.
– Как ты думаешь, в школу нужно будет ходить каждый день?
– Ты что? В школу ходят, когда хотят.
– Я тоже так думаю... – Аллочка вдруг лукаво прищурилась. – Хочешь, я тебе что-то покажу?
– Покажи.
– Пошли, – она взяла меня за руку и потянула за собой.
– В малину нельзя, – я вырвал руку.
– Почему?
– Там... – (скажи про змею – еще засмеет и назовет трусом). – Она невкусная.
Аллочка повела плечом, посмотрела вокруг – нет ли кого. Вдруг подняла подол платья и сняла трусы.
– Смотри.
Я уставился, как стоокий Аргус, – всеми глазищами. Неужели у всех девчонок одинаково: все – как отрезано? Виденные прежде запретные рисунки были все же рисунками. А тут... Может, и у мамы там тоже нет ничего? И у бабушки?
– Мы с тобой теперь муж и жена, – сказала Аллочка. – Когда вырастем – поженимся.
– Угу, – промычал я, не сводя глаз.
– Теперь покажи ты.
Я растерялся. Когда меня голым купают в тазу, я не стесняюсь. Но мама и бабушка – свои. Мы – семья. А тут – как бы чужая. Но, с другой стороны, мы ведь поженились. Получается, что жене можно. Я не знал, что делать.
Первые капли дождя упали на землю.
– Побежали домой! – крикнул я и помчался.
У окна стоял деревянный ящик, специально принесенный папой мне для подставки.
– Так нечестно! Обманщик! – закричала Аллочка, натягивая трусы. И побежала следом.
Мигом я заскочил в комнату. Через минуту вбежала и Аллочка.
– Вот молодцы, мне и звать вас не пришлось, – сказала мама. – Глянь, что творится – настоящая гроза, – она закрыла окно.
Сразу потемнело, в небе загремело и заполыхало, забарабанили крупные капли.
Глава вторая
1
В пятницу у нас с бабушкой много дел, а поспеть нужно всюду: показать меня директору школы, зайти в магазин «Школьник» – купить там новую ручку. Бабушке еще нужно купить разную мелочь – молоко, мясо, хлеб. А после обеда должна приехать баба Женя, папина мама.
Утром подниматься с постели не хочется. Даже после трижды сказанного «Игорь, вставай». Напоследок еще можно постоять на коленках, уткнувшись закрытыми глазами в кулаки, и увидеть цветные круги, выплывающие из темноты. А потом снова завалиться «на классическую минутку».
На стуле ждут новые штаны и рубашка. В таком наряде хочется пройтись щеголем по двору.
Двор – лает, щебечет, стрекочет. Пару раз я дернул ручку колонки, перепрыгнул не совсем удачно через лужу. Из дома вышла бабушка.
– Ну вот, уже весь испачкался, – присев, отряхнула на мне штаны, заправила рубашку.
Все. В путь.
– Ба, а правда, что раньше в той школе была немецкая конюшня?
– Тебе кто это сказал?
– Маслянский.
– Я тоже такое слышала, но точно не знаю. Когда немцы пришли в Киев, мы с твоей мамой уехали в Ташкент.
– А Маслянский?
– Скрывался. Священник прятал его у себя дома.
– А что, немцы и Маслянского хотели убить?
– Да.
Мне стало жалко Маслянского. Одно дело кино – там убивают незнакомых. А Маслянского я знаю давно. Он – мой друг. Когда занимается своей работой – чинит мебель, рассказывает мне истории и про татар, и про казаков, и про фрицев. Я представил его: лысого, с остренькими гвоздиками в сомкнутых губах, с папиросой за ухом, сидящим в темном шкафу – прячется от немцев. Иногда, оставаясь один в комнате, я залезаю в пропахший нафталином шкаф и прячусь там. Но ведь я балуюсь.
– А кто такой священник?
– Тот, кто молится Богу.
– Ба, а кто такой Бог?
– Бог живет на небе. Он все знает и все может.
– Почему же Бог не спрятал Маслянского, если видел, что его немцы хотели убить? И почему Бог не спас моих дедов?
Бабушка остановилась. Посмотрела мне в глаза – так серьезно, что я даже губу прикусил. Вдруг как-то печально пожала плечами.
– Не знаю, почему не спас…
ххх
Показалось двухэтажное здание – школа. Во время войны немцы превратили ее в конюшню: на первом этаже держали лошадей, на втором – был склад с оружием. А вдруг там на полу валяются гильзы или патроны?
Школьный пол в холле сразу разочаровал – вымыт до блеска. Какие уж тут патроны... Зато сама школа – не сравнить с нашим детсадом, все по-настоящему: длинные коридоры с колоннами, высокие потолки, двери с табличками.
– Ди-рек-тор, – прочитал я надпись на одной из дверей.
Бабушка постучала.
– Здравствуйте. К вам можно? – спросила, отворяя дверь.
И мы вошли в просторный кабинет.
– Здравствуй. Меня зовут Александра Николаевна. А тебя? – женщина с аккуратно зачесанными каштановыми волосами сидела за столом. Отложив ручку, улыбнулась.
– Игорь.
– Хочешь учиться в школе?
– Да, я уже большой.
– Большой, а ногти кусаешь.
Тут же я отдернул руку.
– А считать ты умеешь? Тогда реши задачу: на дереве сидело десять воробьев. Девять улетело, один прилетел. Сколько воробьев осталось?
– Два, – сразу ответил я. (Тоже мне задача – я и не такие решаю, когда торгуюсь с бабушкой за ложки бульона.)
– Молодец. А читать ты умеешь?
– Конечно!
Я подошел к Александре Николаевне. С улицы доносилось щебетание птиц. Ветерок, ворвавшись в окно, сдул со стола пару листков.
– Спасибо, – сказала женщина, принимая из моих рук поднятые листы. – Ну-ка, прочитай, – и вручила раскрытую книжку.
– Уж-я-не-тот-лю-бо-вник-стра-ст-ный ко-му-ди-ви-лся пр-пр (застрял) пре-жде-свет.
– Хватит, – засмеялась Александра Николаевна.
Бабушка тоже улыбнулась.
– Еще я писать умею. Можно? – взял ручку и через минуту протянул ей листок, на котором неровными буквами было написано «Игорь». В тот момент я чувствовал в себе столько сил и талантов, что, казалось, могу сдвинуть горы. И еще, если честно, мне очень понравилась Александра Николаевна – и ее сиреневое платье, и запах ее духов...
– Хорошо. А кто твои родители?
– Мама – медсестра в больнице, папа – главный инженер на заводе. И бабушка.
– Отец – штамповщик, – неожиданно поправила бабушка.
Я раскрыл рот, все звуки застряли в горле. Как – штамповщик?! Папа рухнул с высот главной инженерии, сдулся, стал маленьким.
– Вот и хорошо, – промолвила Александра Николаевна. – Первого сентября приводите его. До свидания, любовник страстный. И ногти больше не грызть, договорились?
ххх
Мы вышли из школы.
– Ба, а разве папа – не главный инженер?
– Нет, конечно. Он – штамповщик.
– Почему же он называет себя главным инженером? И ты тоже говоришь, что, так как он – обедают только главные инженеры.
– Мы шутим.
– Ба, а на каких столбах рабочие будут вешать директора и парторга папиного завода?
Бабушка замерла. Оглянулась.
– Придем домой – объясню, – проговорила она тихо. Кажется, у нее испортилось настроение.
Дома я тут же решил проверить новую ручку. Заправил и стал рисовать. Бабушка тем временем хлопотала на кухне – готовилась к приезду бабы Жени. Что-то варила, пекла, гремела кастрюлями. Раскрасневшаяся, в испарине, вошла в комнату и села в кресло.
– Фу-ух, жарко, – взяла газету и стала обмахиваться. Прядка седых волос у ее виска слегка раскачивалась.
– Ты чем занимаешься?
– Пишу.
Бабушка понимающе кивнула головой. Достала из буфета свою шкатулку. Снова села в кресло и надела очки – в очках она выглядит очень смешной. В руках у нее появлялись какие-то листки, газетные вырезки, фотографии. Перебирала бумаги, что-то шептала, усмехалась. Терпение мое лопнуло.