Он шагал, не разбирая дороги и думая о Селесте. В его неискушенном мозгу, где рождались не мысли, а лишь образы, как непосредственное отражение предметов, любовные мечты принимали осязаемый облик рослой краснощекой девушки, которая, подбоченясь, стояла у дороги и смеялась.
Такой он увидел ее в день, когда в нем проснулось влечение к ней. Знакомы они были с детства, но внимание на нее он обратил лишь в то утро. Они поболтали минуту-другую, потом он ушел и всю дорогу твердил про себя: "А ведь девка-то хороша! Жаль только, с Виктором согрешила". Он думал о ней до самой ночи, весь следующий день тоже.
Встретившись с нею опять, он почувствовал, что у него запершило в горле, словно ему через глотку всунули до самой груди петушиное перо. С тех пор, бывая С Селестой, он всякий раз испытывал то же нервное щекотание.
Через три недели он решил жениться на ней: больно уж она ему нравилась. Он не сумел бы объяснить, почему она забрала такую власть над ним, и только повторял: "На меня накатило", - словно его вожделение к этой девушке было неотразимо, как злые чары. То, что она согрешила, нисколько его не тревожило. Велика беда! Селеста же не стала от этого хуже, - думал он без всякой неприязни к Виктору.
Но вдруг у кюре не получится? Что тогда? Сезер не осмеливался даже думать об этом - так мучила его тревога.
Он дошел до дома священника и, дожидаясь кюре, сел у калитки.
Протомился он час, а может, и больше, как вдруг услыхал на дороге шаги и различил, хотя ночь была очень темная, еще более темное пятно - черную сутану.
Сезер встал, чувствуя, что ноги у него подкашиваются, не смея задать вопрос, боясь узнать правду.
Священник заметил его и весело объявил:
- Ну, сын мой, все улажено. Парень пролепетал:
- Улажено?.. Быть не может!
- Улажено, дружок, хоть и не без труда. Упрям же, однако, твой родитель! Чистый осел! Крестьянин все еще сомневался:
- Быть не может!
- Полно тебе! Приходи завтра в полдень - потолкуем насчет оглашения.
Сезер поймал руку кюре. Он жал ее, тискал, тряс и, заикаясь, повторял:
- Правда? Правда, господин кюре?.. Слово честного человека, в воскресенье буду на проповеди.
Глава 2
Свадьбу справили в середине декабря. Справили скромно: молодые были небогаты. Северу, одетому во все новое, уже с восьми утра не терпелось отправиться за невестой и повести ее в мэрию, но час был еще слишком ранний, и парень уселся за стол на кухне в ожидании родных и приглашенных: они должны были зайти за ним.
Целую неделю шел снег; бурая земля, уже оплодотворенная озимыми, побелела и уснула под толстым ледяным покровом.
В лачугах, словно нахлобучивших на себя белые чепцы, было холодно, и только яблони, круглые кроны которых припудрил иней, казалось, цвели, как в лучшую свою пору.
Но в этот день тяжелые серые тучи, наплывающие с севера и распухшие от снежных хлопьев, неожиданно раздернулись, и над белой землей, сверкавшей в серебряных отсветах восходящего солнца, раскинулось голубое небо.
Сезер глядел в окно, ни о чем не думал и был счастлив.
Наконец дверь отворилась и появились две женщины, две по-праздничному принаряженные крестьянки - тетка и двоюродная сестра новобрачного; за ними трое мужчин - его двоюродные братья; потом соседка. Разместившись на стульях, - женщины по одну сторону кухни, мужчины по другую, они сидели неподвижно и молча, испытывая робкую щемящую неловкость, которая неожиданно сковывает людей, собравшихся для участия в церемонии. Вскоре один из двоюродных братьев спросил:
- Не пора ли? Сезер согласился:
- Впрямь пора.
- Тогда пошли, - поддержал другой.
Все поднялись. Хозяин вскарабкался на чердак проверить, готов ли отец. Парня разбирало беспокойство: обычно старик вставал ни свет ни заря, а сегодня еще не спускался вниз. Сын застал его на сеннике, под одеялом. Он лежал с открытыми глазами и злым лицом.
Сезер заорал ему в ухо:
- Вставайте, отец! На свадьбу пора! Глухой плаксиво заохал:
- Не могу. Спину ломит - должно быть, продуло. Шевельнуться - и то силы нет.
Парень подавленно смотрел на старика, догадываясь, что тот притворяется.
- А вы через силу, отец.
- Не могу.
- Дайте-ка пособлю.
Он склонился над стариком, откинул одеяло, схватил отца за руки и приподнял. Папаша Амабль заголосил :
- Ой-ой-ой! Вот горе-то! Ой-ой! Не могу! Всю спину свело. Это все ветер - так уж он через крышу проклятую свищет.
Сезер понял тщету своих усилий и, впервые в жизни осерчав на отца, крикнул:
- Вот и сидите без обеда: я ведь его в трактире Полита заказал! Будете знать, как фордыбачить!
Он скатился вниз по лесенке и, сопровождаемый родными и приглашенными, двинулся в путь.
Мужчины подсучили штаны, чтобы не обтирать края о снег; женщины высоко подобрали юбки, приоткрыв худые лодыжки и костлявые, прямые, как палка, голени в серых шерстяных чулках. Они шли гуськом, молча, покачиваясь для равновесия и осторожно переставляя ноги, чтобы не потерять дорогу под ровной, сплошной, нескончаемой пеленою снега.
У каждой фермы их поджидали один-два человека, тут же присоединявшиеся к ним, и шествие все растягивалось, извиваясь по невидимым изгибам дороги и напоминая собой на белой равнине гибкие живые четки с черными бусинами.
У дома невесты, дожидаясь жениха, топталась целая толпа. Сезера встретили криками; почти тут же вышла из своей комнаты и Селеста в голубом платье, короткой красной шали на плечах и с флердоранжем на голове.