- Почему?
- Потому что самое-то главное - бежать. А вот бежать-то вы и не сможете. Представьте, в выступлении участвует сто человек. И как же им бежать? На островах только две шлюпки. Хоть умри, а больше сорока человек они не поднимут. Что прикажете делать с остальными, а их ведь не много не мало, а шестьдесят.
- Мы будем среди сорока в шлюпках.
- Это ты так думаешь, но другие не дурнее тебя. Они так же, как и ты, будут вооружены, и если у каждого найдется в голове хоть пара извилин, никому не захочется, чтобы их всех, как ты выразился, извели под корень. Вы перестреляете друг друга, прежде чем доберетесь до лодок. Но вот что самое паршивое: ни одна страна не разрешит вам высадиться на свой берег. Во все концы полетят телеграммы, которые опередят ваше прибытие в любую страну. Вас уже будут ждать и встретят как надо, особенно после той кровавой бани, какую вы хотите здесь устроить. Где бы вы ни появились, вас арестуют и выдадут Франции. Как тебе известно, меня вернули из Колумбии, так что я знаю, о чем говорю. Клянусь честью, вас возвратят отовсюду за подобные дела.
- Так. Ты, значит, отказываешься?
- Да.
- Это твое последнее слово?
- Решительно последнее.
- А нам ничего больше не остается, как идти дальше.
- Минуточку. Прошу вас, не говорите ни с кем из моих друзей о вашем плане.
- Почему?
- Заранее знаю: они откажутся. Так что не стоит.
- Хорошо.
- Вы действительно не можете отказаться от этой затеи?
- Говоря откровенно, да, Папиион.
- Не могу понять, что вы преследуете, поскольку я вам говорю совершенно серьезно: если даже мятеж удастся, вы все равно не обретете свободу.
- Больше всего мы хотим отомстить. А теперь, когда ты нам разъяснил, что ни одна страна нас не примет, мы подадимся в буш и будем жить в лесу одной бандой.
- Даю вам слово, что я не заикнусь об этом никому и никогда, даже ближайшему другу.
- Мы и не сомневались.
- И последнее. Дайте мне знать, когда начнете, чтобы я вовремя убрался на Сен-Жозеф и не отсвечивал на Руаяле.
- Мы предупредим, когда надо будет менять остров.
- Может, я могу что-то сделать, чтобы вы передумали? Может, вместе поработаем над планом? Придумаем что-нибудь другое? Например, украдем четыре карабина, нападем на стражников в лодках. При этом никого не убьем. Возьмем лодку и отчалим вместе.
- Нет. Мы зашли слишком далеко. Для нас самое главное - месть. За это мы готовы заплатить жизнью.
- И детей? И женщин?
- Все крапивное семя под корень. Они все одинаковы - одна кровь. Им нет пощады - все, как один, должны умереть.
- Хватит об этом. Больше ни слова.
- Ты не хочешь пожелать нам удачи?
- Нет, не хочу. Прошу вас, откажитесь от этой затеи. Есть гораздо более стоящие вещи, чем эта кровавая бойня.
- Ты не согласен, что мы имеем право на месть?
- Имеете, но вымещайте не на тех, кто вам не сделал ничего плохого. Прощайте.
- Пока. Мы ни о чем не говорили. Так, Папи?
- Лады.
И Отен с Арно ушли. Ну и дела! Похоже, у этих ребят на плечах не голова, а что-то другое. Да не только у них: с ума посходили еще человек пятьдесят-шестьдесят. По их словам, именно столько и наберется. А в день мятежа уже будет целая сотня! Нет, такое могли придумать только сумасшедшие! Никто из моих друзей даже не намекал на что-то похожее. Значит, эти двое могли вести разговоры только с явными идиотами. Просто немыслимо, чтобы кто-то из моего окружения участвовал в подобном заговоре. А последнее обстоятельство только ухудшает положение вещей: безмозглые убийцы - это самые настоящие убийцы. Человек моего круга может убить, но за дело, а не просто так. Согласитесь, разница большая.
Примерно неделю я исподволь собирал информацию об Арно и Отене. Арно получил пожизненную каторгу за дело, которое не тянуло и на десять лет,несправедливо, конечно. Но если учесть, что за год до этого его брата приговорили к смертной казни за убийство полицейского, становится понятным, почему так строго отнеслись к нему судьи. Отсюда и приговор, возмутительный по жестокости, поскольку прокурор на судебном процессе больше говорил о брате Арно, чем о нем самом, и тем самым создал враждебную ему обстановку. Арно подвергли ужасным пыткам, и все из-за того же брата.
Отен никогда не жил на свободе, он познакомился с тюрьмой уже в девятилетнем возрасте. А когда ему исполнилось девятнадцать и он должен был покинуть исправительное заведение для малолетних преступников, он убил одного парня. Именно в тот момент, когда он с приписным свидетельством на руках готовился к службе в военно-морском флоте. Отен, должно быть, слегка свихнулся на идее добраться до Венесуэлы и устроиться на работу на золотой рудник. Там он планировал подстроить все таким образом, чтобы ему оторвало ногу, за что можно было бы получить денежную компенсацию. Нога у него не сгибалась еще на Сен-Мартен-де-Ре: ввел шприцем в колено какую-то гадость.
Гром среди ясного неба! Сегодня на утренней перекличке из строя вывели Арно, Отена и Жана Карбоньери - брата моего друга Матье. Жан работал пекарем и жил поэтому у причала рядом с лодочной стоянкой. Их отправили на Сен-Жозеф без всяких объяснений и какой-либо видимой причины. Ни слова, хотя к этому времени Арно чистил и смазывал оружие уже в течение четырех лет, а Жан проработал пекарем все пять. Это не могло оказаться случайностью. Кто-то донес. Утечка информации, но каков объем и как далеко она зашла?
Я решил побеседовать со своими ближайшими друзьями - Матье Карбоньери, Гранде и Гальгани. Никто ничего не знал. Значит, все-таки Отен и Арно имели дело с заключенными не нашего круга.
- В таком случае почему они обращались ко мне?
- Потому что каждый знает, что ты хочешь сбежать любой ценой.
- Но не такой.
- Где им понять разницу!
- Что скажешь о Жане?
- Бог знает, как он мог оказаться таким дураком, чтобы влипнуть в подобную историю.
- Может, тот парень, который выдал его, просто ляпнул, а на самом деле ничего и не было?!
События разворачивались с нарастающей быстротой. Прошлой ночью убили Джиразоло, когда тот направлялся в гальюн. Кровь обнаружили на рубашке негра с Мартиники, известного вам погонщика буйволов. В результате слишком поспешного следствия и на основании показаний еще одного негра, который поначалу стал кое-что выбалтывать, но потом прикусил язык, парня с Мартиники приговорили к смерти.