И в кинотеатре то же самое: когда девушка-билетерша искала место для нас, я чуть было не сказал: "Пожалуйста, не беспокойтесь, я всего лишь каторжник стоит ли обращать на меня внимание?" А когда шли по улице от кинотеатра до бара, я несколько раз оглянулся. Гитту понял, в чем дело, и сказал:
- Что ты все время оглядываешься? Хочешь убедиться, что за тобой не идет багор? Нет здесь багров, Папи: ты их оставил там, на каторге.
На языке заключенных бытует такое выражение: сбросить платье арестанта. Но его значение гораздо глубже, ибо тюремная одежда - это только символ: не только сбросить платье арестанта, но и освободиться от клейма, каленым железом выжженного на сердце и душе.
В баре появился полицейский патруль - английские негры в безупречно чистой форме. Они обошли столики, требуя предъявить удостоверение личности. Когда добрались до нашей компании, сержант оглядел всех внимательно и заметил одного незнакомого - меня.
- Позвольте ваши документы, сэр.
Я достал удостоверение. Он посмотрел на меня, вернул его мне и сказал:
- Простите, я вас не знаю. Добро пожаловать в Джорджтаун.
И с этими словами ушел.
Поль Савойяр заметил:
- Эти ростбифы - замечательные парни. Из всех иностранцев кому они доверяют на сто процентов - это сбежавшим каторжникам. Если ты сумеешь доказать, что ты действительно удрал из мест заключения, английские власти немедленно отпускают тебя на свободу.
Хотя мы и поздно возвратились домой, на следующее утро ровно в семь я был у главных ворот гавани. Через полчаса подъехали Квик и однорукий. Тележка доверху заполнена свежими овощами. Имеются и яйца, и цыплята. Они одни. Я поинтересовался, где же земляк, который хотел научить их торговле. Квик ответил:
- Он нам вчера показал, уже достаточно. Теперь нам никто не нужен.
- Далеко ездили за продуктами?
- Да. Больше двух с половиной часов езды. Отправились в три и вот только вернулись.
Привычно, как если бы он прожил здесь уже лет двадцать, Квик достал горячий чай и лепешки. Сидим на тротуаре рядом с тележкой, пьем и едим, поджидая покупателей.
- Ты думаешь, они придут, твои вчерашние американцы?
- Надеюсь, но если не придут, продадим другим.
- А цена? Как ты ее установил?
- О цене не договаривались. Сделаем так: я их спрошу: "Сколько даете?"
- Но ты же не говоришь по-английски.
- Верно, но я умею объясняться на пальцах. Проще простого. А слов я знаю достаточно, чтобы продать и купить.
- Да, но мне для начала хотелось бы посмотреть, как это у тебя получится.
Ждать пришлось недолго. Подкатила большая машина наподобие джипа, из которой вышли шофер, старшина и два матроса. Старшина залез в тележку и все пощупал: салат, баклажаны и прочее. Осмотрев каждую корзину, потыкал пальцем цыплят.
- Сколько за все?
И торговля началась.
Американец говорит в нос, и я не понимаю ни слова. Квик лопочет по-китайски вперемешку с французским. Увидев, что они никак не могут договориться, я отозвал Квика в сторону.
- Сколько ты израсходовал?
Он порылся в карманах и достал семнадцать долларов.
- Сто восемьдесят три доллара.
- Сколько он тебе дает?
- Кажется, двести десять. Но это мало.
Я подошел к старшине. Он спросил, говорю ли я по-английски.
- Говорите медленно,- предложил я.
- 0'кей.
- Сколько вы даете?! Двести десять? Ну что вы - двести сорок!
Не хочет. Делает вид, что уезжает. Возвращается и снова садится в джип. Но я-то чувствую, что он разыгрывает комедию. В тот момент, когда он снова вылезает из машины, появляются прелестные девушки-индианки, наши соседки. Они наверняка наблюдали за сценой, так как делают вид, что нас не знают. Одна из них даже заглянула в тележку, стала рассматривать товар и обратилась к нам:
- Сколько за все?
- Двести сорок долларов,- ответил я.
- Берем.
Но американец уже достал двести сорок долларов и протянул Квик-Квику, сказав девушкам, что товар уже закуплен. Мои соседки не уходят, они стоят и наблюдают, как американцы разгружают тележку и складывают продукты в джип. В последний момент один из матросов взял на руки свинку, полагая, что она является частью только что состоявшейся сделки. Разумеется, Квик не хочет отдавать чушку. Завязывается спор, в котором мы не можем втолковать им, что свинка не входит в покупку.
Я пытаюсь объяснить ситуацию соседкам, но тщетно - они также ровным счетом ничего не понимают. Американские моряки не хотят отдавать свинку, а КвикКвик не желает возвращать деньги. Все грозит обернуться потасовкой. Однорукий уже вооружился шкворнем из тележки, но на наше счастье в это время мимо проезжал джип американской военной полиции. Старшина засвистел, и военная полиция подрулила к нам. Я стал убеждать Квик-Квика вернуть деньги, но он и слышать ничего не хотел. Моряки держат свинку и тоже не собираются возвращать. Квик встал перед машиной, загородив путь. Вокруг этой шумной сцены собралась уже довольно большая толпа любопытных. Полиция приняла сторону американцев, да, впрочем, она и сама не могла ничего разобрать из нашей тарабарщины. Полиция откровенно посчитала, что мы хотели надуть моряков.
Не зная, что предпринять, я вдруг вспомнил, что у меня записан номер телефона клуба "Мартинер", который дал мне негр с Мартиники. Я показал его офицеру-полицейскому и сказал:
- Переводчик.
Он подвел меня к телефону. Я позвонил, и, к счастью, мой друг-голлист оказался у себя. Я попросил его объяснить полиции, что свинка не входит в покупку. Она ручная и для Квика словно домашняя собака. Мы забыли предупредить моряков, что ею мы не торговали. Затем я передал трубку полицейскому. Трех минут оказалось достаточно, чтобы все утряслось. Полицейский сам отобрал у моряков чушку и передал Квик-Квику. Тот, не помня себя от радости, взял ее на руки и отправил в тележку. Инцидент исчерпан, американцы заливаются смехом, словно дети. Все расходятся. Все хорошо, что хорошо кончается.