- Пошли,- сказал я колумбийцу.- Веревку!
Колумбиец приготовился было бросить крюк, как
вдруг стражник встал, уронил винтовку, потянулся и,
покачиваясь, принялся маршировать на месте. Колумбиец вовремя спохватился и ничем себя не выдал. До
смены часовых оставалось восемнадцать минут. Мысленно стал призывать на помощь Всевышнего: "Прошу Тебя, помоги мне еще только раз. Не оставь меня!" Но
тщетны были мои молитвы, обращенные к Богу христиан, такие неуклюжие, особенно если учесть, что исходили они от атеиста.
- Невероятно,- сказал Клузио, приблизившись ко мне.- Невероятно, что этот идиот не засыпает.
Часовой наклонился, чтобы поднять винтовку, постоял несколько секунд в такой позе и рухнул плашмя на манеж, как будто его сзади ударили. Колумбиец бросил крюк, но тот сорвался и полетел вниз. Снова бросил, на этот раз удачно - крюк зацепился. Потянул веревку на себя, чтобы убедиться, крепко ли держит. Я проверил и только было уперся ногами в стену, готовясь рывком преодолеть ее, как услышал голос Клузио:
- Берегись! Смена караула!
Я едва убрался незамеченным. Тут же сработали инстинкт защиты и дух солидарности, столь распространенные в среде заключенных: полтора десятка узников-колумбийцев быстро окружили меня, и я растворился в их толпе. Мы стали уходить вдоль стены, оставив веревку болтаться у караульной будки. Один из караульных новой смены заметил кошку и тут же часового, лежавшего в беспамятстве на своей винтовке. Пробежав вперед два или три метра, он включил сирену, поскольку был, очевидно, уверен, что совершен побег.
К бесчувственному часовому подбежали с носилками. На стене собралось более двадцати полицейских. С ними был и дон Грегорио. Он поднял крюк и вытащил наверх веревку. Через несколько минут весь двор был оцеплен полицейскими с винтовками наперевес. Последовала перекличка. Отозвавшись на свое имя, каждый заключенный должен был идти в свою камеру. Удивительно! Все до единого! Камеры - на замок. Двор опустел.
Вторая перекличка с проверкой по камерам. Нет. Никто не исчез. К трем часам нас снова выпустили во двор. Там мы узнали, что часовой продолжает храпеть вовсю. И попытки разбудить его ни к чему не привели. Я потрясен неудачей, равно как и мой напарник-колумбиец. Последний был так уверен, что все должно сработать! Он обрушил весь свой гнев на янки, ругая на чем свет стоит всю американскую продукцию, поскольку, как оказалось, снотворное было изготовлено в Соединенных Штатах.
- Что делать?
- Начать сначала.
Это все, что я мог ему сказать. Он же подумал, что я имею в виду усыпить другого часового, хотя моя фраза просто-напросто означала, что давай, мол, поищем другие пути.
- Ты думаешь, что все надзиратели такие простофили, что среди них найдется еще один любитель кофе по-французски?
Несмотря на всю трагичность момента, я не мог удержаться от смеха.
- Конечно, приятель, конечно.
Наш постовой проспал три дня и четыре ночи. Когда он проснулся, то, разумеется, показал на меня: это я его "вырубил" своим французским кофе. Дон Грегорио по слал за мной и устроил нам очную ставку. Начальник охраны хотел ударить меня саблей. Я отскочил в угол кабинета и стал его провоцировать. Он снова замахнулся саблей, но в этот момент между нами встал дон Грегорио, который и принял удар на себя. Сабля пришлась ему по плечу и перерубила ключицу. Дон Грегорио упал и так истошно завопил, что начальник охраны, растерявшись и позабыв про все, бросился к нему и стал поднимать с пола. Дон Грегорио продолжал орать и звать на помощь. Из веек служебных комнат, расположенных близко к кабинету, уже сбегались гражданские служащие. Начальнику охраны, еще двум полицейским и постовому, проспавшему так долго, пришлось вступить в рукопашную против дюжины молодцов, искренне желавших отомстить за своего начальника, дона Грегорио.
В этой потасовке некоторые были изрядно поколочены.
А на мне - хоть бы одна царапина! Закрутилось большое дело, на этот раз уже не мое дело, оно меня не
касалось. Дело завертелось между начальником тюрьмы
и офицером охраны. Дона Грегорио отправили в госпиталь, а его заместитель вывел меня во двор и сказал:
- С тобой мы еще разберемся, француз. Дай только срок.
На следующий день начальник тюрьмы появился с гипсовой повязкой на плече. Он попросил меня сделать письменное заявление против проштрафившегося офицера. Я это сделал с большим удовольствием и написал все, что он хотел. История со снотворным была полностью забыта. Ею даже не интересовались. Очень мило с их стороны!
Прошло несколько дней. Жозеф Дега предложил свой план действий. Я ему уже говорил, что ночью бежать невозможно из-за ярких прожекторов. Надо поискать способ отключить электричество. Он его нашел.
Один электрик согласился выключить рубильник в будке трансформатора, которая находилась с внешней стороны. тюрьмы. Мне оставалось только подкупить двух часовых: на улице и во дворе, у дверей часовни. Но план осложнялся следующим обстоятельством. Сначала надо было убедить дона Грегорио в необходимости выдать мне из моих денег десять тысяч песо под предлогом необходимости переслать их семье через Жозефа Дега. Разумеется, его также надо было убедить в необходимости взять от меня две тысячи песо жене на подарок. Далее, надо было установить имя разводящего, кто производит смену караула и устанавливает очередность и время заступления на пост. Его тоже надо было купить. Он взял три тысячи песо, но отказался вступать в переговоры с двумя другими постовыми. Мое дело их найти и устроить сделку. После я передам ему их имена, а он выставит этих охранников в то время, которое я укажу.
Подготовка к новому побегу заняла более месяца. Наконец все утряслось. Поскольку теперь во дворе будет свой полицейский, мы без всякого опасения за один заход перепилим решетку слесарной пилой. У меня три сменных полотна для работы по металлу. Я предложил это сделать и колумбийцу, метальщику кошки. Он сказал, что перепилит свою решетку в несколько приемов. В ночь побега один из его друзей - до этого несколько дней подряд он разыгрывал из себя дурака будет бить в цинковый лист и орать песни. Колумбийцу было известно, что часовой согласился пропустить через стену только двоих французов. Если на стене появится третий, он будет стрелять, и тем не менее ему хотелось попытать счастья. Он сказал мне, что если мы будем тесно держаться друг друга, то в темноте часовой даже не разберет, сколько проскочило - один или двое. Клузио и Матюрет бросили жребий. Со мной пойдет Клузио.