Серена подошла к музыкальному центру и поменяла диск. Джаз больше подходил ей по настроению, чем романтические песни. Выпив полбокала ледяного коктейля, она ощутила прилив бодрости и развеселилась, двигаясь в такт. Дверь в гостиной громко хлопнула. Вернулся Майкл. Бросив на столик журнал, он принялся развязывать галстук.
— Можно, я попрошу тебя остановиться? — улыбнувшись, сказал он, окинув взглядом ее стройное загорелое тело.
— Тогда не жалуйся, что я тебя не провоцирую, — ответила Серена, поцеловав его в шею.
Майкл обнял ее, но она шутливо оттолкнула его и побежала в гардеробную:
— Сейчас не время, мне надо еще одеться, скоро ехать.
Майкл бросился за ней.
— Может, примем душ вместе? — предложил он.
— Нет, нет, нет, — запротестовала Серена. — Сейчас оденусь, и ты увидишь мое платье. Оно потрясающее. Жди!
Майкл пожал плечами и прошел в ванную комнату, сочтя за благо не мешать Серене наряжаться.
Она осторожно натягивала платье, стараясь не повредить тщательно уложенные в пучок волосы. Орландо Пита для большего эффекта украсил их сзади заколкой в виде черной орхидеи. Наконец Серена была готова и, подойдя к зеркалу, придирчиво оглядела себя со всех сторон.
— Николь Кидман умрет от зависти, — с улыбкой прошептала она, прохаживаясь по комнате.
В спальню вошел Майкл с белым махровым полотенцем вокруг бедер; на его лице и плечах поблескивали капельки воды. Но при взгляде на Серену улыбка исчезла с его губ. Она не сомневалась, что это ее ослепительный туалет произвел на него неотразимое впечатление.
— Господи, Серена! — простонал он.
Она несколько раз повернулась перед ним.
— Потрясающе, правда? Это мне Роман подарил!
— Оно ужасно! — совершенно убитым голосом отозвался Майкл.
Сирена мгновенно перестала улыбаться и застыла в недоумении.
— Оно очень красивое! — возразила она.
— Серена, оно просто ужасно! — упрямо повторил Майкл, уронив на пол полотенце. — Ты выглядишь в нем так, точно собралась на похороны! Это же веселый праздник, сними его немедленно!
Холодный и требовательный тон, которым он говорил с ней, подействовал на Серену угнетающе. Никто еще так бесцеремонно не критиковал ее. Даже отец, называвший Кэт толстушкой, а Венис сушеной воблой, не позволял себе подобных высказываний в ее адрес. В семье к ней относились как к Елене Прекрасной в Трое — осуждали легкомыслие, но всегда восхищались ее красотой.
— Ты хочешь сказать, что тебе оно не нравится? Ее губы задрожали от обиды.
Майкл покачал головой.
— Сними его немедленно!
Он поднял полотенце и, завернувшись в него, пошел к зеркалу сушить волосы.
— Пойди надень то красное от «Валентино», которое я тебе купил, — сказал он, не обращая внимания на ее помрачневшее лицо. — И сними эту похоронную заколку, если не хочешь, чтобы все смеялись над тобой.
— Черт тебя подери! — воскликнула Серена, бросившись в ванную.
Она так резко захлопнула за собой дверь, что защемила подол платья и оно порвалось. В полном расстройстве она села на мраморный пол. У нее еще никогда не было повода усомниться в своем совершенстве. Она верила, что сделала все, чтобы покорить публику в этот вечер, что она будет самой красивой женщиной в платье Романа Лифея. Ведь именно так были одеты женщины, чьи фотографии постоянно печатались в «Вэнити фэр».
Она знала, что выглядит превосходно и что не должна слушать Майкла. Ей следовало прийти в себя, перебороть внезапную слабость и отправиться на праздник как есть, ничего не меняя. Но что-то сломалось у нее внутри, словно подсознательное долго подавляемое ощущение одиночества и отверженности вдруг прорвалось наружу и подкосило ее уверенность в себе. Когда она решила завести роман с Майклом, ее веселил и возбуждал привкус опасности, который исходил от него; он хотел, чтобы она подчинялась ему во всем, и она расценивала это как своего рода игру. Ей льстили его комплименты, нравились драгоценности и наряды, которые он ей дарил, восхищали его ревность и стремление контролировать ее жизнь, потому что ей казалось, что это только подтверждает ее власть над ним. А тут внезапно обнаружилось, что все обстояло иначе. Чем больше она сближалась с ним, тем менее свободной становилась. Когда-то она поклялась себе, что никогда не сделается послушным придатком к какому-нибудь мужчине, как то произошло с Венис. Но вот и сама она столкнулась с деспотической стороной мужского характера и была полностью обескуражена. Как же она не замечала этого прежде? И зачем она вообще стала жить с Майклом Саркисом? Если абстрагироваться от той роскоши, которой он окружил ее, и от развлечений, в которые она уходила с головой, так ли уж она счастлива с ним?