Не боятся только тогда, когда чувствуют своё огромное преимущество, но физического преимущества не было, а криками о боли «азиатов» (и именно их), повторяю, не обмануть. Остаётся одно – солдаты Хартманна презирали до такой степени, что потеряли осторожность и перестали бояться.
Все сомнения сводятся к одному вопросу – что Хартманн сделал такого, что вызвал презрение, превысившее чувство самосохранения? Валялся в ногах, плакал, унижался, кричал: «Гитлер капут, камрады»? Наверное, но вряд ли бы «азиаты» слишком поверили и этому.
Версию о том, что произошло, мне подсказал следующий факт. Во всей биографии Хартманна, он ни разу не затрагивает тему запаха, хотя был он в разных местах и в разных обстоятельствах. А в эпизоде своего плена он дважды вспоминает (спустя десятилетия) о запахах. Причём, если в первом случае, допустим, он просто хотел оскорбить солдат, то почему он держит в памяти, что от врача пахло не карболкой, а одеколоном?
Не знаю, прав ли я, но думаю, Хартманну вбились в голову запахи оттого, что на протяжении всего этого события его преследовал какой-то запах, о котором он и говорить не может, и забыть его не в состоянии. Не имея возможности говорить об этом запахе, он говорит о других.
Давайте сведём вместе такие обстоятельства:
– врач не оказывает никакой помощи ценному «языку», офицеру;
– солдаты таскают его на брезенте, вместо того, чтобы, подхватив под промежность, вбросить в кузов;
– его преследовал какой-то запах;
– о себе сказал, что его грузили «как кучу мокрого белья», хотя бельё никогда на брезенте не носят, откуда эта ассоциация – «мокрого»?
– солдаты презирали его до потери чувства осторожности;
– он описывает всех как очень ласковых к нему – заклятому врагу – способ убедить всех в том, что к нему не было презрения;
– он зачем-то счёл нужным вспомнить, что не завтракал.
Достаточно много вопросов, чтобы не попытаться объединить их одним ответом.
Он такой. Когда Хартманн, неожиданно для себя увидел, что из грузовика выходят советские солдаты, то от страха укакался. Думаю, что во фронтовых условиях это не столь уж редкое явление, хотя оно и не сильно украшает белокурого рыцаря Рейха. Во всяком случае, надо признать, что и эта тевтонская хитрость ему удалась. Счастливчик!
Бои в Корее
Точно также пропаганда извращает итоги боёв в Корее в 1951—1953 гг., где наши лётчики напрямую встретились в бою с самыми «цивилизованными» лётчиками самой «цивилизованной» страны.
Сегодня без тени смущения американцы пишут («Энциклопедия авиации», Нью-Йорк, 1977 г.) что их лётчиками во время войны в Корее было сбито 2300 «коммунистических» самолёта, а потери американцев и их союзников составили всего 114 самолётов. Соотношение 20:1. Наши «демократы» этот бред радостно повторяют – разве могут «цивилизованные» американцы врать? (Хотя остальным пора бы уже привыкнуть к мысли, что если «цивилизованные» что и могут хорошо, так это врать).
Но врать нужно всем одновременно, а это технически невозможно. И поэтому когда своими успехами начинают хвастаться другие службы США, то правда время от времени появляется в документах самих американцев. Так служба спасения 5-й американской воздушной армии, воевавшей в Корее, сообщает, что ей с территории Северной Кореи удалось выхватить более 1000 человек лётного состава американских ВВС. А ведь это только тех, кто не погиб в воздушном бою и кого не успели пленить северные корейцы, которые, кстати, захватывали в плен не только лётчиков, но и группы самих спасателей, вместе с их вертолётами. Это что, со 114 самолётов столько лётного состава нападало?
С другой стороны, убыль самолётов за Корейскую войну составила у американцев 4000 единиц, по их же данным 50-х годов. Куда они делись?
Наши лётчики летали в узкой полоске Северной Кореи, ограниченной морем, и им засчитывали только те сбитые самолёты, которые падали на эту полоску. Упавшие в море и даже подтверждённые самими американцами – не засчитывались.
Вот пример из сборника «Воздушная война в Корее», Полиграф, Воронеж, 1997 г.:
«… К охраняемому объекту 913-й ИАП подошёл, когда бой был уже в разгаре. Федорец услышал по радио призыв: «Помогите, меня подбили… помогите!» Окинув пространство взглядом, Семён Алексеевич увидел дымящийся «МиГ», которого преследовал, не переставая бить по нему в упор, «Сейбр». Федорец развернул свой истребитель и пошёл в атаку на увлечённого охотой противника. С дистанции 300—100 м советский лётчик ударил по американцу, и тот вошёл в своё последнее пике.