Красный козырек моей остановки приближается, и пассажиры начинают суетиться. Я поднимаюсь – на мое место тут же шлепается задница какого-то серьезного мужика, утонувшего в ленте своего телефона. Я хватаюсь за поручень, едва сохраняя равновесие на повороте. Кто-то ловит меня за локоть, а я улыбаюсь, представляя, как же глупо сейчас выгляжу.
Маршрутка останавливается, и мы хлещем наружу. Вижу, как что-то яркое падает в теплую грязную лужу. Я бережно поднимаю цветные конвертики и, не задумываясь, вытираю их о свое пальто.
– Мужчина! Постойте! – я бегу, вслед за черным изношенным пальто. Сгорбленная фигура останавливается, только когда я хватаюсь за шершавый рукав в светлых проплешинах.
Старик оборачивается, вонзается в меня стальными глазами. Его губы – все в глубоких коротких морщинках – поджаты, в уголках – хмурые, грустные складки. Я испуганно останавливаюсь. – Вы обронили, почти кричу ему в ухо и почему-то улыбаюсь. Мой вопль тонет в гуле проезжающих мимо машин.
Взгляд хмурых водянистых глаз ползет на мое лицо. Брови наивно, добро приподнимаются. Я сую в теплые морщинистые ладони пакетики каких-то семян, скрепленные резинкой, и быстрыми шагами ухожу.
Нет. Это все – не зря
Я должен был отчистить общество от плесени.
Будто бы в их сплетениях судьбы, есть что-то дивное безмерное святое?
Мог ли я стать судьей или же санитаром? Или же я панацея от всех бед?
Лечь асфальтом в бездорожье? Стать в глазах блеклых, блеском?
Я часто слышал, что рожден ползать.
Глава 4:Пораженный миром.
Солнце, несколько часов назад перевалившееся через зенит, степенно опускалось к горизонту, лениво поливая лучами дорожную суету вокзала в одном из крупных городов. Редкие облака развеивали скуку небесной голубизны, то подгоняемые порывами ветра, то недвижно застывая, будто наблюдая за людской вознёй.
Пожилая женщина стояла на перроне и смотрела в тоннель, из которого должен был появиться поезд. Тяжёлые ботинки смотрелись нелепо на её длинных ногах-спичках, цветастый сарафан, натянутый на чуть выступающие рёбра, выглядел крайне помято, маленькие ладони сжимали лямки дорожной сумки, большие карие глаза на бледном лице с тоской вглядывались в пустоту тоннеля. Несколько светлых прядей прилипли к обветренным губам, но она словно и не замечала этого. Её поза, взгляд, редкие дерганые движения – всё выдавало в ней напряжённое ожидание, а светлые оттенки сарафана и бледная кожа придавали ей сходство с привидением, призраком.
Наконец, рельсы загудели, послышался далёкий ещё свист приближающегося состава, гнусавый обитатель громкоговорителя объявил о прибытии поезда. Женщина отошла на пару шагов от края платформы, оттиснутая в сторону толпой встречающих. Поезд показал нос из тоннеля и начал замедлять ход. "Призрак" неторопливо пошла вдоль вагонов, будто размышляя, какой ей нравится больше. Кивнув своим мыслям, она остановилась напротив дверей выбранного вагона – кажется, седьмого.
Двери распахнулись, выпала подножка, следом выплыла грузная проводница. Улыбаясь, она кивнула кому-то, стоящему в вагоне, и из дверей начали выходить пассажиры, неловко спрыгивая с высокой подножки. Навстречу хлынули встречающие. Женщина, не приближаясь к людям, тёмными глазами всматривалась в лица и фигуры, напряжённо высматривая кого-то. Наконец её взгляд наткнулся на спутанную тёмную шевелюру и нервно перекошенное мое лицо.
Я выглядел очень испуганным: глаза бегали по лицам окружающих, побледневшие губы сжаты, густые чёрные брови дёргались в нервном тике. Едва не выпрыгнул из ботинок от испуга, когда женщина крепко схватила меня за запястье. У меня помутнело в глазах.
Сознание отправило меня в пучину моих страхов
В который раз я вижу эту девушку на пустынной набережной, в закатном свете. Она сидела на берегу, опустив ноги в воду и закатав широкие джинсы почти до колен. Над водой пролетела одинокая чайка, что-то воскликнула и исчезла у горизонта. В душный вечер, когда в воздухе чувствовался скорый дождь, на берегу почти никого не было.
Она ложится на спину, не вынимая ног из воды. Футболка тонкая до того, что грудь почти просвечивает, но в такую жару иначе было бы мучение. Шлёпанцы рядом, а рука привычно лежит на небольшой фотокамере. Небо цвета закопчённой латуни, и свет сквозь облака тёплый, почти ненастоящий. От духоты потеют глаза, и мне кажется, что стрелки на веках размазаны. Надо бы проверить, но нет сил. И в этот момент слышны тихие шаги, каблуки по дорожке.
Я подумал, что могу выглядеть странно, лёжа на асфальте, поэтому поднимаюсь, опираясь на руки, и вижу её – сразу узнаю, потому что не узнать невозможно. Распахнутая рубашка поверх майки, длинная цветочная юбка, бледно-жёлтые носки и светло-коричневые ботинки. Волосы по плечам, белые наушники и холщёвая сумка оттенка выцветшей травы. И выражение лица всё такое же мечтательное, с лёгкой улыбкой. Девушка садится на самом краешке берега, поджав колени к груди, и смотрит на воду. Потом осторожно, словно боясь повредить, расшнуровывает ботинки – они маленькие, старые и потрёпанные, это видно даже с пятнадцати метров. Снимает носки и спускает ноги к воде, чуть помедлив. Пальцы ног не касаются поверхности воды, до того девушка невысокая, но всё. Потом девушка достаёт из сумки маленький радиоприёмник, крутит ручку настройки и слушает тихую песню. Правда, слов не разобрать. Поправляет спутанные волосы и, запрокинув голову, вглядывается в небо, а на нём расходятся круги.