— Я полагаю, — сказала Франсина, чеканя каждый слог, — объятия были бы неуместны.
— Я тем более на этом не настаиваю, — отпарировал Бернар.
Сесиль вмешалась:
— О, послушайте! Не собираетесь же вы затеять ссору с первой минуты…
— Об этом не может быть и речи, — ответила Франсина, все еще стоя неподвижно. Немигающим взглядом она смотрела Бернару прямо в лицо. — Зачем ты вернулся?
— Я не обязан давать тебе отчет.
— Ты что, собираешься остаться здесь навсегда?
— Останусь, если пожелаю. Ведь здесь я вроде бы у себя дома. Напоминаю на случай, если ты забыла об этом.
— Мне кажется, — произнесла Франсина после короткой паузы (голос ее дрожал от сдерживаемого гнева), — ты полностью утратил моральное право находиться здесь.
Бернар пожал плечами, улыбнулся:
— О! Моральное право!.. Мне достаточно просто права!..
Теперь преимущество было на его стороне, и Франсина понимала это. Она попыталась нанести удар ниже пояса:
— Мы великолепно обходились без тебя эти десять лет…
— То же самое могу сказать и я; но я не обязан принимать это в расчет.
— Если ты останешься здесь, ноги моей в этом доме не будет.
— Я не стану посылать за тобой.
Сесиль встала.
— Я не могу больше выносить этого… — глухо сказала она и вышла из комнаты.
Бернар — крепко сбитый, спокойный — ждал, когда дочь снова заговорит. Лицо Франсины было искажено гримасой омерзения.
— Что это за история с передачей акций? — спросила она наконец. — Дядя Леон перекинулся словом с моим мужем. Он сказал ему, что вынужден уступить тебе шесть процентов своих акций. Что все это означает?
— Твой муж наш компаньон?
— Во всяком случае, он много лет работает в фирме…
— Стало быть, он наш служащий. А не компаньон. Он может просить прибавки к жалованью, но не отчета. Я не обязан отчитываться перед ним и еще меньше — перед тобой.
— «Я не обязан!..» За две минуты ты три раза сказал «я не обязан!..». Но твои дети, может быть, обязаны сформулировать некоторые требования. У нас — у меня и Арно — нет ни малейшего желания оказаться незаконно лишенными того, что принадлежит нам по праву…
— У вас нет надобности формулировать какие-либо требования, поскольку ваши родители еще живы.
— Арно, по-моему, думает не так…
— Арно полностью поглощен своей евангелической миссией, — с мягким укором сказал Бернар. — Его не заботят земные блага.
— Кроме шуток? С каких это пор? Ерунда: у него жена и дети, их нужно кормить.
— Я не испытываю за него ни малейшего страха, — проговорил Бернар с притворным смирением. — Человек такого недюжинного ума, такой способный, такой красноречивый, как он… Стоит ему только захотеть, и он найдет себе работу. Как и ты, впрочем… Твоя передача на радио великолепна! То, что ты сказала в тот вечер об Альенде и о защитном рефлексе власть имущих… Великолепно.
Франсина сверлила его взглядом, в котором одновременно сквозили ненависть и отчаяние.
— Ничуть не изменился, — пробормотала она. — Весь переполнен сарказмом… Но больше ты меня не запугаешь. Если только тебе это вообще когда-нибудь удавалось… Так вернемся к истории с передачей акций…
— Часть акций, которые твоему дяде придется передать мне, представляют собой эквивалент того, что мне следовало получить наличными, но чего я не получил и не смогу получить по причинам, которые надеюсь непременно выяснить. Все это совершенно законно.
— Но тогда у тебя окажется контрольный пакет акций?
— По-видимому. Это что-нибудь меняет для тебя?
Франсина сказала:
— Я собираюсь проконсультироваться с юристом…
— Дело твое. А теперь, если ты сказала все, что хотела… — взгляд Бернара скользнул к двери, потом снова остановился на Франсине, — ты знаешь, что тебе остается сделать.
Не сходя с места, она слегка качнулась, словно оглушенный ударом боксер. Прежде у нее довольно часто случались стычки с отцом, и каждый раз ей приходилось отступать, побежденной своего рода жестокостью Бернара: перед агрессивностью он не отступал ни на шаг и умел наносить самые страшные удары, всегда точно и уверенно находя уязвимые места. Франсина почувствовала, как слезы бессильной ярости выступили у нее на глазах. Она круто повернулась и вышла. Бернар слышал, как она сбежала по лестнице, как громыхнула входная дверь. Он сел в кресло и закрыл лицо руками.