В 1888 г. опытами Беринга и других исследователей была выяснена важная антимикробная роль жидкостей организма, в частности жидкой части крови — сыворотки. Уже не отдельные исследователи, а целый их слаженный хор утверждает, что фагоцитоз — второстепенная реакция клеток — уборщиков мусора, а опасные микробы разрушаются лишь стерилизующими (бактерицидными) жидкостями организма. На Международном гигиеническом конгрессе в Лондоне в 1891 г. выступление немецких патологов было подобно сражению армии с одиночкой: "Значение фагоцитоза по сравнению с жидкостными факторами защиты от микробов ничтожно", — утверждали те. В ответ Мечников произнес темпераментную речь, развернув целую систему доказательств из новейших фактов. Он горячо отстаивал правильность своих позиций, убеждая, что жидкие среды убивают микробов в пробирках, но в организме эти микробы могут существовать длительное время и освобождение от них совершается только через фагоцитоз.
Маленькая передышка — и вновь ожесточенная схватка. Немецкий ученый Рихард Пфейфер и русский микробиолог В. И. Исаев в 1894 г. обнаруживают факт разрушения холерного вибриона жидкостями организма уже не в пробирке, а в зараженном теле животного (в жидкой среде его брюшной полости). Пфейфер спешит создать общую теорию иммунитета, публикуя ее под обязывающим заголовком "О новом основном законе иммунитета". Бактерицидные или стерилизующие жидкостные продукты уже именуют новым научным термином — антитела. Мечников, которому, кажется, веские аргументы противников лишь прибавляют сил, ставит новые опыты и доказывает, что холерный вибрион погибает лишь в тех жидкостях, где во множестве находятся лейкоциты, освобождающие в эти жидкости при своем разрушении стерилизующие вещества; вне лейкоцитов (например, в закрытой для них передней камере глаза) этого разрушения микробов не происходит.
Неутомимые представители немецкой школы, где с 1891 г. развитие иммунологии подчиняется могучему интеллекту Эрлиха, открывают, что кроме антитоксинов существуют и другие типы антител, действующие независимо от фагоцитоза. Мечников парирует это, доказывая, что всякие антитела образуются в органах, богатых фагоцитами (например, в селезенке). Тем самым перебрасывается остроумный мостик между клеточной и гуморальной теориями иммунитета, начальная острота контрдоводов постепенно сглаживается, в 1894 г. убеленный сединами ученый пишет: "В учении об иммунитете должна быть принята целая совокупность условий".
Вскоре русский иммунолог И. Г. Савченко (1902 г.) и английский инфекционист Алмрот Райт (1903 г.), учитель прославленного открывателя пенициллина и лизоцима Александра Флеминга, описывают антитела, усиливающие действие фагоцитоза (они получили наименование опсонинов). Противоречия между гуморальной и фагоцитарной теориями оказались стертыми; оружие, еще дымящееся от недавних научных баталий, можно вешать на стену. Джозеф Листер, один из основоположников борьбы с инфекцией в хирургии, писал: "Если в патологии когда-нибудь была романтическая глава, то, конечно, это история фагоцитоза".
Личность ученого далеко не последнее качество, определяющее вклад его в кладовую науки. Блестящий популяризатор научных открытий Поль де Крюи, создавший запоминающиеся образы замечательных охотников за микробами Пастера, Левенгука, Коха, нарисовал образ Мечникова явно пристрастно. Здесь и его "грязные опыты", и "страсть к сенсационному открытию", и "невежество во всем, что касается микробов". "Я думаю, что Кох, с его невероятной педантичностью, вряд ли доверил в ту пору Мечникову стереть пыль со своего микроскопа", — шутит де Крюи. Здесь уместно вспомнить слова другого писателя о том, что обращение к историческим сюжетам исключает лихие набеги, каким бы отважным и искрометным ни был наездник.
Предводитель школы немецких бактериологов был в свое время действительно необъективен и резок по отношению к Мечникову, о чем последний не без досады писал: "Будучи руководителем школы молодых бактериологов, Кох сразу сделался противником моей теории невосприимчивости против заразных болезней. Он внушал своим ученикам темы работ, направленные против меня". Через три года после вышеописанной первой их встречи на Международном медицинском конгрессе в Берлине Кох в публичной речи заявил, что считает фагоцитарную теорию Мечникова неверной и сданной в архив. И только спустя 19 лет после первой встречи с русским исследователем, лишь в 1906 г. Кох публично признал свою неправоту. А между тем Мечников при ежегодных запросах Международного комитета по Нобелевским премиям о кандидатах на очередное присуждение этой премии неизменно называл имя Коха. Мечников, никогда не высказывавший в адрес своих оппонентов ничего, роняющего их достоинства, честно писал, что "благодеяния, которыми человечество обязано Коху, неисчислимы". Безукоризненно корректный в своей переписке с Паулем Эрлихом, Мечников чрезвычайно высоко оценивал научную деятельность своего главного конкурента в создании универсальной теории иммунитета; в тяжелый для Эрлиха период обвинений в клинической неэффективности сальварсана Мечников провозглашал: "Справедливость требовала, чтобы тот, кто приносит нам прогресс, получил признание без упрека в том, что он не дал большего".