Из своего отсека я вышла только на следующее утро, сообщив своим заместителям по инфодрону о неважном самочувствии. Тот факт, что капитан Зевса покинул мой отсек немногим раньше меня, надеюсь, остался незамеченным (алиби Кин смастерил надежное, а датчики движения и камер подчистил). Проведя без сна больше суток, нам все равно было мало нас друг для друга. Наши усиленные тела могли неделями функционировать без подзарядки и ущерба для здоровья. И мы, без сомнения, обязательно воспользовались бы этой возможностью в полной мере, если бы были одни на корабле.
По молчаливому согласию мы не стали вдаваться в подробности наших «модернизаций» и обстоятельств, этому способствующих. Лишь одно меня интересовало из чистого любопытства:
- Кин, я не должна задавать этот вопрос, но не могу сдержаться, прости, – он тепло улыбнулся и слегка кивнул в знак согласия, – по моим скромным подсчетам, тебе должно быть почти двести двадцать четыре года, верно?
Он приподнялся и слегка навис надо мной – огромный, мощный, красивый – мысли тут же стали разъезжаться. Видя мою реакцию, и весьма довольный собой, Кин ответил на вопрос далеко не сразу… А я не торопила с ответом:
- Все верно, Ол. – Обрадовало, что он не стал уточнять мой возраст, как и расспрашивать о моих «обстоятельствах». Я лишь ответила смущенно:
- Ты… немного старше меня.
. .
***
Когда наступает момент понимания, что раньше не было жизни, но лишь существование, серое, безликое? Когда мир окрашивается всеми оттенками бирюзы. Тогда становится страшно по-настоящему – ведь теперь есть, ради чего жить. Теперь есть, ради КОГО жить. Кин не верил, что ему выпала возможность ЖИТЬ после всего, что с ним произошло, после столетий скитаний. Его душа была парализована, а теперь ожила. Его тело способно выдержать даже открытый космос, регенерироваться и жить дольше, чем кто-либо, но все это было не нужно до настоящего момента.
Он не стал расспрашивать Ол об обстоятельствах, сделавших ее биоником. Очевидно, что это случилось не по ее воле, и Ол трудно пока об этом говорить. Но обязательно придет время, и она поведает обо всем сама.
Время, проведенное с ней, пролетело как одна секунда, – ему было мало ее ласк, ее стонов, мало ее самой. Он хотел больше с каждым разом – просто наваждение. Ее тело, как и тело самого Кина, не нуждалось в частом отдыхе, и Кин впервые за долгое время порадовался, что его изменили – так они могли быть друг с другом еще дольше, не тратя драгоценные часы на сон. Одно лишь омрачало эту радость: Кин все еще капитан Зевса, а Ол – все еще главный научный руководитель, и они вынуждены выполнять свои обязанности.
Он возненавидел этот корабль и полюбил его одновременно, ведь тот подарил Кину возможность быть с Ол.
***
Но все эти долгие серые годы прошли не даром. Приходилось несколько раз менять свою личность и обновлять базу данных, ведь, как показал случай с Ол, не всегда получается вычистить набело все архивы.
Он помнил все. К сожалению. Время, проведенное на Обероне для него будто остановилось: дни казались годами, недели – веками, месяцы – бесконечностью… И все это время он ждал. Терпел и ждал. Поставил себе задачу: если выживет, уничтожит всех, кто был причастен к подобным «исследованиям», но сперва выяснит, кто за этим стоит. Выяснил – Миссия, чтоб ее черная дыра поглотила. Тогда еще не разросшаяся до масштабов Космической Колаборации и «скромно» обслуживающая земные и марсианские научные организации, Олбани вовсю продолжала практиковать нелегальные эксперименты над человеческой ДНК, и уже в те времена считала себя абсолютно безнаказанной.
Кин преподал им урок. Псевдоученые Оберона сотворили монстра, который их и погубил. Никто так и не понял, почему на секретной лаборатории произошел взрыв такой силы, что чуть не разорвал сам Оберон на части. И никто не догадался, что сперва в самой лаборатории произошло не менее чудовищное истребление: «новый» Кин пока не умел до конца контролировать свое тело, сверхсинестетику и эмоции – он как зверь уничтожил всех своих обидчиков. А потом взялся за Миссию – постепенно, шаг за шагом вычислил и убрал всех, кто управлял этим проектом.