Пауза. В этой тишине продолжается атака: поредевшие корабли Альфа не могут даже пробиться сквозь линию обстрела, чтобы уничтожить ударные установки – их поливают шквальным огнем.
- Все гораздо хуже, Ол: нас заманили в ловушку, и ты здесь ни причем – Колаборация бьется в агонии и решила пойти на крайние меры, они сдали себя с потрохами.
- Ха, они сдали себя с потрохами еще на Зевсе мля! Только это не уменьшает опасности, которая сейчас всем угрожает. Нам надо уводить Нетопырь – из-за меня сейчас поляжет весь твой отряд.
- Бесполезно. Теперь неважно, насколько далеко мы уйдем: даже, если я активирую переходные скорости, торпеды дальнего космоса, которыми нас штурмуют, будут преследовать по заданной траектории, а сейчас у нас есть своеобразный «щит». – Пытаюсь вставить слово, но Кин твердо произносит:
- Я поставил своим кораблям боевую задачу, они ее выполняют, это приказ. – Весь тон капитана не терпит возражений. Вот он – истинный солдат.
В это время на смену просевшей обороне Альфа прибывает долгожданный эшелон флота с Марса: свеженькое мясцо. А с Ио все летят и летят гребаные торпеды – кажется, им нет числа, сколько же их там наклепали?
- Ол, мой план остается без изменений, времени совсем не остается: пока эшелон отвлекает огонь на себя, я полечу на Ио. – С этими словами он уже облачается в абсолютно черный, как сам космос, биоскафандр: признаться, капитан выглядит в нем впечатляюще.
По выражению лица Кина очевидно – отговаривать его бесполезно. Умом я прекрасно понимаю, что капитан – единственный, кто способен пробраться незамеченным даже сквозь линию обстрела, потому что его усиленную маневренную биозащиту точно никто не сможет запеленговать, да и пробить ее не так просто. А с его сверхсилой и способностью перемещаться на грани Кин один сможет быстро обезвредить завод изнутри. Но сердце – этот гребаный кусок мяса и микросхем, который живет своей жизнью с тех пор, как я встретила моего капитана, – не может принять этот факт. И липкая тоска и тревога расползаются по сосудам, где по идее должны бегать ксеноботы, не допуская скачков в настроении хозяина.
Он подходит ко мне вплотную – огромный, дышащий угрожающей мощью и энергией. Его лицо, еще не облаченное в шлем биоскафандра, на миг кажется окутанным бирюзовой дымкой – меня так завораживает это зрелище, что не могу оторвать глаз от лица капитана, а он стоит и смотрит на меня. Мы замерли на миг друг напротив друга, будто забыв, что вокруг бушует дикая бойня, а время утекает со скоростью света.
- Ол, девочка моя. Ты – единственное, что у меня есть в этой жизни. Молю – береги себя, что бы ни случилось… – Нет, ну зачем он говорит такие слова!? Они пугают еще больше.
Но капитан уже приподнял свои руки – ладони освободились от биозащиты, и мне показалось на миг, что от них тоже исходит бирюзовое сияние. Ими он нежно обнимает мое лицо, слегка надавив на виски – опять это неуловимое движение, но мне хочется, чтоб он обнял меня сильней, хочется запечатлеть в усиленной памяти каждое прикосновение. Но вместо этого чувствую его спокойное тепло, которое медленно расползается от головы по всему телу, согревая каждую клеточку, каждый атом.
На миг закрываю глаза, а когда возвращаюсь к реальности, вижу, как капитан уже вылетает из скрытого шлюза и движется в самый замес боя – так больше шансов проскочить незамеченным, но огромный риск для самого Кина быть задетым рикошетом или осколком взрыва. Остается только надеяться и верить в его скорость реакции и надежность скафандра.
Я остаюсь на связи по закрытому каналу, но по просьбе капитана могу выйти на связь только в экстренной ситуации во избежание прослушки – риск таковой остается, мы не знаем, что еще может выкинуть Стомкинс после того, как смог выследить меня и Нетопырь.
Пока все идет по плану, Кин просигналил, что добрался до Ио без происшествий. Все это время Нетопырь прячется за линией обстрела, стараясь не менять зону дислокации, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания: к нему все еще летят торпеды, но уже намного реже – то ли запасы завода все-таки не безграничны, то ли усиленный эшелон Марса оказался врагу не по зубам. О том, что будущий труп докторишки задумал что-то еще более ужасное, думать отказываюсь.
Минуты, проводимые в одиночестве, тянутся как годы, а часы превращаются в немыслимые столетия. В голове нежно колышется спокойное бирюзовое тепло, в мыслях – штиль, даже на миг удивляюсь себе за подобную выдержку после всего, что произошло.