Выбрать главу

— Работа — безотказный регулятор человеческой жизни, граждане! Труд облагораживает народы! Кто не работает — тот несчастен!

Пока парень выстраивал на своем колене стопку, Хачик успевал трижды наклониться за своими двумя — дело весьма двинулось.

— А ну-ка, марш наверх! — скомандовал Хачик шоферу. — Мы тут на земле без тебя все сделаем хорошо!

Так они стали напарниками — Мнацаканян и Хворостенко.

Хачик сноровисто шагал к кирпичам, бодренько кряхтя, нагибался, весело хмыкая, преподносил кирпичи Хворостенке — пару за парой. Хворостенко, не снимая с лица брезгливой гримасы, принимал кирпичи и передавал их шоференку. Хачик не смотрел на брезгливое лицо напарника, ему совершенно было безразлично его лицо, ему важны были только руки. А руки тянулись навстречу его рукам точно вовремя и передавали груз наверх в руки парня. И пошло у них — из рук в руки, и в слаженной музыке их работы наступила та упоительная гармония, когда сердце играет весельем, каждое движение тела пристрелено для единственно нужного в свой момент поворота, а мысли кружатся и рвутся от счастливой беспечности, как в танце, как в молодом беге…

Когда кирпичей на земле осталось чуть, Хачик, убедившись в молчаливой готовности и безупречной точности коричневых мозолистых рук напарника, решил даже пошутить над этими удивительно послушными руками. Что будет, шаловливо спрашивал себя Хачик, нагнувшись за очередной парой кирпичей, если я сейчас не дам ему в руки, а сам поставлю, куда надо? Он даже засмеялся вслух от озорного любопытства. И понес кирпичи к машине, к ожидающим рукам, но пронес мимо и взгромоздил их прямо на машину. Руки Хворостенко раздвинулись от удивления.

«А! — ликовал и хихикал Хачик, поднимая с земли следующую пару. — А сейчас, так и быть, дадим!»

— Ай, что же вы! — с упреком в неловкости сказал Хачик, когда руки Хворостенко не с налета подхватили. Якобы недовольный работой напарника, следующую пару собрался опять водрузить наверх. И оплошал.

— Видать, закончили, — сипло вздохнул Хворостенко, заскрипел широким кожаным ремнем, на котором держался на плече его протез, и неторопливо удалился во двор.

— С меня магарыч! — возвестил шоференок и выпрыгнул на мостовую. Он закинул оставшиеся кирпичи уже так, без порядка, поднял борта — и все бегом, шумно. Несчастные борта! От правого осталось всего несколько расщепленных дрожащих дощечек.

Парень сразу двумя руками влез в рубашку, вскочил в кабину, включил зажигание, высунувшись, что-то еще прокричал, благодарное или остроумное, хлопнул дверцей, и машина осторожно потрусила по булыжникам, завернула за угол.

Улица затихла. Уставший немного Хачик отряхнулся, поправил фуражку, надел пиджак. Потрескивали засохшие стручки акации над головой. В овощной лавке, уже закрытой на перерыв, цокали на счетах. Хачик разглядывал грязное пятно на желтой штукатурке, свою июньскую работу, когда услышал позади покашливание и непрокашлявшийся голос Хворостенко:

— Уехал, ядрена деревяшка!..

Хворостенко принес молоток, две планки и метлу, ту самую, знакомую, ивовую.

— От черт!.. Я же хотел ему кой-как борт заколотить… Уехал! И до свидания не оставил!..

Хачик повернулся.

— Как раз нет! — воскликнул он укоризненно. — Как раз и нет! Вам как раз и передана благодарность от всего сердца и обещание хорошего магарыча! Просто человек очень торопился, а вы ушли, вы, наверно, тоже куда-то торопились?..

— Надо мне его магарыч! — незло буркнул Хворостенко. Вечная его брезгливость странным образом ушла с лица, и оно освежилось гримасой добродушного омерзения. — А борт я бы ему забил. Что то за борт!..

— Не волнуйтесь, — твердо сказал ему Хачик. — Напрасны ваши волнения. Там, у него в гараже, есть, можете быть уверены, кому забить и чем забить. Кому положено, тот и сделает. О чем вам морочиться?

— И то, — согласился и кивнул Хворостенко и бросил принесенные планки в уголок за воротами, а молоток сунул в карман. — Борщец будет? — Он показал на кочан, и Хачик увидел в его взгляде печаль заброшенности.

— Борщ, — гордо ответил Хачик.

— Каша? — Хворостенко показал на тыкву.

— Адмакашови, — уточнил Хачик.

Не хотелось уходить от места, где они так приятно поработали.