Предвкушая всё это, и мчался домой Емельян Парамонов. Но если бы он как последний эгоист, тетерев, глухарь не был поглощён только собой, то ещё в истоке длинного коридора, куда выходили двери малосемейных клетушек, услышал бы Аннушкин плач.
У Алексея Фёдоровича Залёткина случился инфаркт. Восьмой по счёту. Обширный.
Пал великий Залёткин, пал, как огромный метеорит, звёздный странник на асфальтовую почву Северостальска. Пал в буквальном смысле: последним усилием отворив дверцу «Волги», он выставил оттуда свою знаменитую палку, но её подкосило набалдашником под колесо, и тело рухнуло прямо у порога управления комбината имени Кормунина. Это стряслось утром, и до сих пор Алексей Фёдорович не пришёл в чувство в реанимации.
Но жил город, жил комбинат — сердце города, варилась сталь, давала ток электростанция. В первых классах средних школ проходили на букву «М» слова «мама» и «мир», в старших — периодическую систему элементов Менделеева. В продуктовые магазины завезли бананы, зелёные и твёрдые, как огурцы, но их расхватывали в чаянии, что дозреют.
Дозревали своим чередом дела значительные и малосущественные, а что течение их совпадало с течением тяжёлой болезни генерального директора, то ведь ничего в этом нельзя изменить.
Совпадением явилось и то, что именно в эти дни закончила работу комиссия по анализу деятельности водноспортивного комбината «Парус» и его директора Е.И. Парамонова и пришла к неутешительным выводам. Член комиссии и в известной мере её вдохновитель Борис Степанович Песчаный полагал, что отсутствие Залёткина, если не физическое, то во всяком случае, как влиятельной фигуры в масштабах города и области — способствует объективности подхода, ибо, будь Залёткин в силах, он многое прикрыл бы своим авторитетом.
Поработали на славу — много всего набралось.
Во-первых, теплоход. Его приобретение и пуск, всё это опереточное открытие навигации, газетный и телевизионный бум — нездоровая сенсация — явно в целях саморекламы. А на поверку? Теплоход как подвижное оборудование должен входить в состав основных фондов спортивного сооружения, однако ни в одной типовой смете не заложено право располагать транспортным средством подобной стоимости. Таким образом, Парамонов просто не имеет права на свой теплоход.
Во-вторых, в штатном расписании административно-управленческого аппарата ВСК «Парус» на ставках слесаря-сантехника и слесаря-теплотехника, а фактически в неуказанных там должностях «педагогов-воспитателей» фигурируют: А.Н. Мормыло (образование среднее техническое, а, следовательно, ни «педагогом», ни тем более «капитаном» называться не может) и В.И. Федин (образование неполное среднее, обязанность — «боцман»). Последний факт столь же вопиющ, сколь и смехотворен: гражданин в пенсионном возрасте, инвалид (отсутствует один глаз), недоучка и он же — боцман, он же — якобы педагог, он же — теплотехник.
Но и это ещё не всё. Рассматривая в целом деловой и моральный облик Е.И. Парамонова, нельзя не вспомнить обстоятельств, в силу которых он был снят с должности председателя областного комитета по физкультуре, и какой серьёзной формулировкой сопровождалась эта мера. Нельзя не вспомнить факт передачи им квартиры из фонда, предназначенного для членов сборной области, некой Рябцевой, никакого отношения к сборной не имеющей. Не ради ли того, чтобы в одной из комнат этой двухкомнатной квартиры встречаться с любовницей? Даже короткое время там с ней проживать? С любовницей же — причём в ту пору подчинённой! — Парамонов Е.И. выезжал в служебные командировки (развратничал за государственный счёт), а потом бросил жену с ребёнком (ребёнок, правда, не его, но не суть важно).
Борис Степанович давно не общался с Емельяном Ивановичем — даже по телефону. Все вопросы руководства крупнейшим спортивным сооружением области решал через заместителя, которому и фамилии Парамонова никогда не называл: «Будьте добры передать, чтобы они там в „Парусе“ сделали то-то и то-то». Сыновей-погодков Илью и Никиту перевёл в другую спортивную секцию — современного пятиборья. Правда, супруга Ирина по-прежнему посещала бассейн, заявив мужу, что, коль скоро она состоит сотрудницей комбината и на собственные деньги приобрела абонемент, ей дела нет до Пугачёва, и он пусть-ка попробует чинить ей препоны.
Борис Степанович старался забыть о Емельяне Ивановиче. Но думал о нём постоянно. Да, кое-чем в жизни был он Емельяну обязан. Но ведь и сам пахал на него предостаточно. Да, судьба судила так, что, не соверши Парамонов своего антиспортивного, в сущности, фанфаронского, честь целой области принизившего поступка, не заменил бы его Борис Степанович в руководящем кресле. Впрочем, хотелось считать, что то не игра случая, а следствие логики жизни. Песчаный, несомненно, был создан для занимаемой ныне должности, назначение же на неё Парамонова — абсурд, нонсенс. Песчаный желал также забыть обиды, причинённые ему Парамоновым. Он желал если и помнить, то другое: он всегда чувствовал и предупреждал — вполне по-товарищески — прежнего незадачливого начальника, что авантюризм, беспочвенное прожектёрство, вспышкопускательство, вообще хождение по проволоке без лонжи и балансира, каким представлялся ему весь образ мыслей и существования Парамонова, неминуемо приведут к падению. Однажды это уже случилось, случится — несомненно — вторично. И окончательно.