-Это сложно описать. Ещё сложнее, пережить подобное. – Практически шёпотом пискнула, прикрывая глаза.
Всё происходящее сильно меняло меня. Постепенно, конечно же. В начале моей истории самым жутким казался случай на автостоянке. Но сейчас, вспоминая эти дни до мельчайших деталей, я выискиваю для себя те случаи, которые я хотела бы забыть навсегда. Они настолько сильно повлияли на моё восприятие окружающей меня реальности, что я порой даже не узнаю былую Анну. Я никак не могу найти точки соприкосновения между Анной до автостоянки и той Анной, что я вижу в зеркале сейчас. Это два совершенно разных человека.
Сейчас меня трудно напугать. Я могу с уверенностью сказать, что только возвращение этого нечто поколеблет мой страх снова. Только оно заставит вернуться это мерзкое чувство непреодолимой тревоги, ужаса, невидимой атаки. А раз она невидимая, значит я не смогу от неё спрятаться или дать отпор.
-Рассказывайте, Анна. Я слушаю.
Я плохо спала в тот злополучный день и поэтому проснулась уже ближе к полудню. Вялая, злая, уставшая и разбитая, я сидела на кровати не понимая, для чего живу, если работы больше нет. Да, какая-то скотина, прознав о том, что у меня случаются приступы необъяснимой паники, граничащей с неврозом, наслала на меня рейд различных проверок. Приставы поставили мне условие – либо я добровольно на время, а именно полтора года, прекращаю свою врачебную деятельность, либо у меня отбирают лицензию, восстановление и подтверждение которой займёт почти два года.
Выбрать я так и не смогла, зато умудрилась продемонстрировать комиссии свою расшатанную психику. Короче говоря, выгнали меня с позором! Буквально пинком под зад!
На три дня я ушла в запой, совершенно игнорируя любые звонки. Мне было плевать на всех и на всё. Конечно, в редкие минуты трезвости (это было только по утрам) меня посещала мысль, что в принципе всё правильно. Как врач-психотерапевт я уже никому не могла помочь. Даже себе.
На приёме я была дёрганная и резкая. Когда слышала до ужаса знакомый аромат, меня лихорадило. И апогеем всего стало то, что моя давняя пациентка оказалась свидетелем нелицеприятной сцены.
При плотно закрытых окнах и дверях, с выключенным кондиционером, мои волосы ожили сами по себе. Словно кто-то дул прямо на локоны, сметая их с моих напряжённых плеч. Было дико страшно. Но ещё страшнее, что это видела не я одна. Правда та пациентка не нашла в себе силы признаться в увиденном ни на суде, ни на следствии. Очень жаль.
Я откровенно бесилась от скуки. Пока оно ясно не дало мне понять, что игра продолжается, на садистскую радость её ведущего!
Когда я всё же выползла из спальни, похожая на туалетный ёршик, и пахнущая соответственно, сраный завтрак уже был готов. От одного запаха меня тошнило! Схватив початую бутылку коллекционного виски, подаренного мне по случаю открытия клиники (странно говорить об этом после позорного увольнения), стоящую на барной стойке, я отпила добротных глоток, лишь бы перебить запах свежей выпечки и кофе. Однако алкоголь ещё не успел даже спуститься по гортани, когда барный стул начал отъезжать от стояла, словно приглашая меня сесть. От увиденного мои мурашки заставили меня подавиться, заплевав пол на кухне.
-Чёрт! – Выругалась я, задыхаясь в кашле.
Мои сальные волосы, разбросанные в беспорядке на голове, взметнулись, когда резко распахнулось то злополучное окно! Бутылка, которую я едва удерживала своими дрожащими пальцами, бухнулась на паркет прямо перед моими ногами, разливая элитный алкоголь и раскалываясь на множество разнокалиберных осколков.
Я не мазохистка. Я не люблю боль, не терплю её всей своей сущностью, боюсь. Где-то в глубине сознания я понимаю, что мой страх к ней нетипичное явление и имеет место быть лишь у людей, перенёсших в своей жизни сильнейшую боль. Причём неоднократно.
Но именно в этот момент меня накрыло маниакальным желанием наступить на эти осколки. Почувствовать боль во всех её красках, вновь ощутить агонию удушающего страха.
Я хочу перефразировать философское утверждение Рене Декарта – я мыслю, следовательно, я существую. Мне больно, значит, я существую.
Я никогда не перечила существующим философским догматам. В университете в меня вбили эти закоренелые понятия и после окончания мне не оставалось ничего, кроме как слепо верить в слова давно почивших учёных умов. Но мир меняется. Меняются и люди. Их восприятие и реальность перекраивается с появлением любой новизны будь то электричество, антибиотик, телефон.