«Конечно, — отвечала Параша, — я не смею полагаться на свои силы, но надеюсь, что Ангел-хранитель не оставит меня и мой путь благополучно совершится, если только мои родители благословят меня!» Такое сильное убеждение поколебало Лупалова и он не знал на что решиться. Параша стала грустна и молчалива, большею частью одна, или в лесу, или в своей каморке, она часто заливалась горькими слезами. Заметив эту перемену в дочери, Лупаловы боялись даже, что она решится уйти без паспорта, и всегда сильно тревожились, когда ее долго не было дома. Однажды они подумали, что Параша действительно ушла, тогда как она, возвращаясь из церкви с молодыми крестьянками, замешкалась у них. Когда Параша вернулась домой, мать обняла ее и сказала, прослезившись: «Где ты так долго была? Мы думали, что ты навсегда нас покинула!»
«Ах матушка! — отвечала Параша, которой никогда не приходила эта мысль в голову, — вам, может быть, придется горевать об этим, вы не хотите благословить меня в дорогу!» Холодно принимая ласки матери, Параша произнесла эти слова таким печальным и дрожащим голосом, что добрая старушка глубоко была тронута. Желая однако успокоить свою дочь, обещала более не противиться ее желанию, исполнение которого теперь единственно зависело от согласия отца. Параша не просила его более, глубокая печаль ее говорила убедительнее всякой просьбы.
Однажды вечером Параша что-то шила, а Лупалова, готовя ужин, попросила своего мужа сходить в огород накопать кореньев.
Лупалов, грустный и задумчивый, не слыхал слов жены, но вдруг, опомнясь от забытья промолвил: «Сейчас матушка, я рад служит тебе, в нашем положении мы должны помогать друг другу!» Сказав это, он взял заступ и пошел в огород, в ту же минуту Параша тоже побежала туда. «Да батюшка, — сказала она, — я день и ночь думаю о перемене нашей горькой участи и надеюсь, что Господь поможет мне упросить вас отпустить меня в Петербург к Государю. Отдайте мне паспорт, добрый и несчастный батюшка! Верьте, это воля Божия! Неужели вы заставите меня поступить против закона Господня и ослушаться вас?!»…
При этих словах, Параша упала на колени пред отцом и старалась перелить в его душу свою веру. Между тем мать подошла к ним. «Упросите батюшку», — рыдая, сказала ей Параша! Бедная старушка от избытка чувств не могла вымолвить слова. Скрепя сердцем, раньше согласилась она на разлуку с дочерью, но не имела духа просить о том своего мужа. Даже Лупалов, убеждаясь верою и словами всегда покорной Параши, не мог противиться таким трогающим сердце просьбам, видя, что твердая решимость может внушить дочери мысль уйти и без паспорта. «Что с нею делать? — воскликнул он, — видно так угодно Богу, мне надо, наконец, согласиться!» «Будьте уверены, — говорила оживленная радостию Параша, целуя руки отца, — вы не станете раскаиваться, что исполнили мое желание. Да, батюшка, я пойду в Петербург и паду к ногам Государя. Господь внушил мне эту мысль, убедил и вас, Он же Всемогущий умилосердит Монарха!» — «Бедная Параша, — отвечал Лупалов, сквозь слезы, — ты думаешь, что дойти с просьбою к Императору также легко, как говорить здесь с отцом? Часовые приставлены ко всем входам во дворец, допустят ли они тебя, нищую, неимущую ни крова, ни покровителей; да и осмелишься ли ты войти сама, а кто согласится представить тебя Государю?»
Параша чувствовала всю справедливость этих слов, но не теряла твердости духа; тайное предчувствие ободряло ее. «Мне понятны ваши опасения, — отвечала она, — они внушены вашею нежною любовию ко мне, но разве вы не видите покровительства Божия моему предприятию? Посудите сами, как наградил уже меня Господь за мою веру. Я не знала как получить паспорт, а Он заставил нечестивца указать мне к тому средство, Он же Милосердный, расположил в мою пользу губернатора и наконец заставил даже и самих вас согласиться отпустить меня. О не сомневайтесь же, что Господь Всеблагий, Который не оставлял меня до сей минуты своею милостию, приведет к трону Государя и внушит мне слова умилосердить Его! Я верю, что Бог наградит вас свободою за покорность Его воле».