- Отдохнем. Заслужили, - страдальчески морщаясъ, согласился Кузя, потер ногу выше бинтов. - Теперь, не стыдно людям на глаза показаться.
Они заночевали там, где остановились. Только сон не приходил долго. Переволновались, перенервничали. Лежали молча друг подле друга.
Кузя первым обрел спокойствие:
- Надо было насчет жратвы у них поглядеть. У немцев-то. Слободкин громко сглотнул, ничего не ответил.
- А я есть не хочу совсем, - сказала Инна. - Как подумаю о еде, тошнит даже.
- Да перестаньте вы! - возмутился Слободкин.- До утра как-нибудь дотянем, а там видно будет.
- Ну вот и хорошо, - согласился Кузя. - А утром попробуем зайти в какую-нибудь деревню. Там и подхарчимся.
- Утром? - удивился Слободкин.
- Ну, сначала разведаем, понятное дело. Если немцев нет, войдем запросто и при свете.
- А если есть? - спросила Инна.
- Тогда дождемся ночи и войдем все равно.
- Опасно, - сказал Слободкин.
- Другого выхода нет, на ягодах далеко не уедешь. Опять замолкли, погрузившись каждый в свои мысли.
- Нет, вы разговаривайте, разговаривайте, мальчики, а то жутко как-то, - призналась Инна.
- В лесу бояться нечего, а в деревню мы со Слободкиным сходим.
- Нет, уж идти, так всем вместе. Я без вас в лесу не останусь.
Заснули только под утро. Но сон тот недолгим был и тревожным. Первой Инна проснулась, а может, и вовсе она не сомкнула глаз.
- Мальчики, нам не пора?
- Пора, - сказал Кузя и поглядел на небо. - Часов шесть уже, если не больше. - Кряхтя и постанывая, он начал подыматься. - Ну что делать будем? В деревню?
- В деревню.
- Только сперва я вам сделаю перевязка, - остановила их Инна, расстегивая медсумку.
Бинтов у нее уже мало осталось, медикаментов и того меньше, а раны у парней гноились. Инна старалась скрыть свое беспокойство, не умолкая говорила о чем-нибудь, пока перебинтовывала сначала Кузю, потом Слободкина.
Каждый из них молчал, не проронив ни стона, боясь, чтоб из-за его раны не задержались они тут. Скорее в путь!
Опять они подобрались к самому шоссе и пошли вдоль него, продираясь сквозь кусты, яростно отмахиваясь от комаров, проваливаясь по колено в болото. Шли долго, с частыми остановками. На шоссе было совершенно тихо.
- Спят еще, - решил Кузя.
- В деревне спят? - удивилась Инна.
- Не в деревне, а немцы. В деревне-то, поди, наработались.
- Да какая теперь работа, если немцы кругом, - сказал Слободкин.- Не представляю даже, что там может сейчас твориться.
Через некоторое время набрели на проселок, свернули на него. Сразу стало спокойней па душе: тут уж где-то совсем близко деревня. Вскоре и в самом деле на взгорке увидели несколько белых мазанок. Но, несмотря на утренний час, ни дымка над крышами, ни единого признака жизни не обнаружили.
Решили ночи не дожидаться. Огородами прокрались к ближнему сараю. Там было пусто. Из сарая, оглядевшись, подползли к крайней избе. Кузя приподнялся, заглянул в окно.
- Ни души.
Все трое поодиночке проникли в полуоткрытую дверь. На полу были разбросаны какие-то вещи, рыжий язычок лампады перед образами лизал темноту.
- Ничего не пойму, - развел руками Кузя, - куда все подевались? Эй! Есть
кто-нибудь?
- Ой, лихо нам, лихо...- прохрипел с печи старческий голос.
- Кто тут? Хозяин, вставай, свои мы.
- Я не хозяин. - Из-за шторки показалось помятое, со всклоченной бородкой, бледное лицо старика. - Немец хозяин теперь. Ишь чего натворил. И добро все уволок, и людей распугал, и сказал: повесит на суку каждого, кто в колхозе. А мы все в колхозе. Ну, народ в лес и подался. Только я вот, убогий, один. А вы сами-то отколь?
- Солдаты мы, папаша.
- И девка солдат?
- Тоже с нами.
Старик свесился с печи, слезящимися глазами уставился на Инну.
- Сколько те лет-то?
- Восемнадцать.
Старик перекрестился.
- А мамка твоя где?
- В Гомеле.
- Голодные небось? Ребята промолчали.
- В огороде картошка. Копайте сами. Больше нечем угощать. Все обобрал, до последней крохи. Курей порезал. Копайте и уходите - шоссейка рядом, не ровен час опять набежит.
- А вы-то как же, папаша? Может, подать вам чего?
- К ночи старуха придет, она и подаст.
Он сбросил с печи мешок, на котором лежал.
- Копайте, говорят. Проворней только.
Поблагодарили старика и вышли. Кругом было все так же тихо.
- Как на кладбище, - сказал Кузя. - Куда же все-таки люди ушли? Почему ни один в лесу не попался?
- Лес велик, встретим еще, - отозвалась Инна. - Мне старого жалко.
- Да-а...
Они забыли про все - про голод, про усталость, про боль. В груди закипало такое чувство, какого еще не испытывали.
- Это ж надо! "Не хозяин я здесь". Лежит человек на сложенной своими руками печи, а хозяином тут немецкий солдат оказывается!
Кузя выругался.
Инна отвернулась.
- Тут и мы виноваты, - решительно заявил Кузя. Слободкин поглядел на него - не ослышался ли?
- Мы, мы! - убежденно повторил тот. - Парашютисты! Первая скрипка! Где она, первая? Не слышно ее что-то. Раскидало нас, как котят. Ходим-бродим по лесу, голодные, побитые, костер разжечь и то боимся. Горе...
На Кузю страшно было взглянуть. Сжав кулаки, он глядел в сторону шоссе. Казалось, появись там сейчас немцы - ринется на любые танки хоть с голыми руками.
- Гады, вот гады...- прохрипел он в бессильной злобе.
- Я предлагаю накопать все-таки картошки. Инна неумело начала дергать ботву. Кузя - почему-то рассердился:
- Да не так же, не так!
Инна обиделась, на глазах у нее появились слезы, она отвернулась.
Кузя рассердился еще больше.
- Вот как надо! Вот как! - Он, отставив раненую ногу в сторону, наклонился и с остервенением ухватился за картофельную ботву пониже, высоко над головой поднял вырванный куст с обнажившимися клубнями. - Вот так, понимаешь?
Да так и застыл, прислушиваясь к какому-то далекому, едва различимому звуку. Звук приближался быстро, уже через несколько секунд все трое поняли: самолет!
Картофельный куст выпал из рук Кузи. Он отряхнул с ладоней землю, сорвал с плеча автомат. Еще через мгновение шагнул в сторону, лег на спину. Самолет шел точно на деревню, слух не обманул Кузю.
В нарастающем грохоте отчетливо прозвучала дробь Кузиного автомата.
- По мотору бил? - спросил Слободкин, когда все стихло.
- По мотору.
- Все равно зря. Это если целый батальон строчить будет, кто-нибудь, может, и угодит в щелочку.
- А ты вместо того, чтоб речи произносить, взял бы да попробовал, огрызнулся Кузя.
Стихший было рокот мотора стал нарастать с новой силой.
- Ну, теперь не зевай! - рявкнул Кузя.
И все трое они повалились в ботву.
Слободкин уже ничего не слышал - ни самолета, ни Кузи. Слова Поборцева возникли почему-то у него в памяти: "Угол упреждения, ясно? Угол упреждения, сила ветра, скорость полета..." И голос собственной ярости: "Ну давай же, давай, растяпа!"
Две строчки трассирующих пуль неслись навстречу самолету. Вот сверкающие гигантские ножницы лязгнули перед самым пропеллером.
Не ответив ни единым выстрелом, самолет пронесся мимо.
- Почему он не стреляет? Почему не стреляет? - вырвалось у Слободкина почти истерическое.
- А ты не волнуйся. Вот развернется третий раз и даст жизни, успокоил его Кузя. - Я к нему привыкать начинаю: организованный, экономный, дьявол. Боезапас даром не тратит. Это мы с тобой пуляем, куда бог пошлет. Так что же, собьем мы его или нет?
- Собьем! Собьем, мальчики! Спокойно только...- Это Инна голос подала.