Варя. Уезжай куда хочешь. Мне все равно. Я тоже уеду.
Сергей. Куда?
Варя. В Москву. В театр… учиться. Уеду и думать о тебе забуду!
Сергей. Значит, в Москву? Ну, что ж, кончу школу и приеду за тобой в Москву.
Варя. Никуда ты не приедешь.
Сергей. Приеду. Приеду и увезу тебя.
Варя. Сережа, уйди, скорей уйди, а то я в тебя чем-нибудь брошу.
Сергей. Бросай, все равно приеду и увезу.
Варя. Сейчас же уходи, слышишь? Или ты завтра никуда не едешь, или сейчас же отсюда уходишь.
Сергей. Все наоборот. Завтра я уеду, а сейчас не уйду.
Варя. Ну, так я уйду. (Выбегает в наружную дверь.)
Сергей (кричит ей вдогонку). Варя! (Снова садится в кресло.)
Вбегает Петька.
Петька. Что с Варькой? Она, как ненормальная, прямо по перилам, чуть меня не сшибла.
Сергей (после паузы). Где у вас бумага и конверты? Быстро.
Петька, порывшись на этажерке, подает бумагу и конверт. Сергей, присев к столу, пишет.
Петька. Что, поссорились?
Сергей кивает.
А ты когда едешь, завтра?
Сергей кивает.
Здорово!
Сергей. Как ты думаешь, придет она меня проводить, а?
Петька. Придет! Покажи бумажку.
Сергей протягивает бумажку.
Здорово. Печать со звездой. Это всегда так, печать со звездой?
Сергей. Да.
Петька. А на сколько едешь?
Сергей. На два года.
Петька. А потом?
Сергей. Командиром буду.
Петька. А чего командиром?
Сергей. Бригады.
Петька. Сразу бригады?
Сергей. Ну, не сразу. Но скоро.
Петька. А как же Варя?
Сергей. Кончу школу, приеду и женюсь.
Петька. А она вдруг возьмет и тут за другого выйдет?
Сергей. Не выйдет.
Петька. А если тут к ней опять Володька Гуляев ходить будет, мы с ребятами ему ноги переломаем. Ты только слово скажи.
Сергей. Не надо. Сама прогонит.
Петька. А если не прогонит, мы переломаем, ладно?
Сергей (улыбнувшись). Ладно. Вот что. (Вкладывает листок в конверт.) Если завтра я Варю не увижу, в общем, если она не придет меня проводить, ты ей это послезавтра отдай. Понял?
Петька. Понял. А ты запечатать-то забыл?
Сергей. Это принято так, не запечатывать. Правило хорошего тона. Значит, доверяешь тому, кто письмо передает — и не запечатано, а все равно не прочтет. А если прочтешь — убью, понял?
Петька. Понял.
Пауза.
А ты еще не уходишь?
Сергей. Нет еще. А что?
Петька. Так просто спросил.
Сергей. Насколько я понимаю, господина дипломата интересует мой велосипед. Он стоит в передней. В вашем распоряжении есть десять минут.
Петька. Я только три круга по двору. (Исчезает.)
Сергей (сидит задумчиво, потом подходит к двери кабинета, стучит и приоткрывает дверь). Аркаша! На минуту.
Входит Аркадий.
Аркадий. Ну, что слышно?
Сергей. Получил. Завтра еду.
Аркадий. Значит, это уже не тайна. Целый месяц хранил ее честно и притом бесплатно. Цени меня!
Сергей. Ценю. Хотя, судя по сегодняшнему, кажется, лучше было сказать ей это заранее. Она тут мне такое устроило…
Аркадий. Кстати, где она?
Сергей. Убежала.
Аркадий. Ей-богу, хоть бы увез ты ее с собой. И тебе хорошо, и мне легче.
Сергей. Она мне тут наговорила… Ничего, Аркаша, не горюй, еще увезу когда-нибудь.
Пауза.
Ну, вот я и уезжаю. Да, все хорошо. Только время, время…
Аркадий. Что — время?
Сергей. Уходит. Двадцать два года — не шутка! «Товарищ Луконин, в порядке комсомольской дисциплины. Стране нужны педагоги!» Дисциплина дисциплиной, а в институт пошел все-таки зря. Не повезло. Двадцать два, а к тридцати человек — или уже человек, или нет. Одно из двух. Суворов, знаешь, к тридцати годам кем был? Хотя нет, Суворов как раз нет, он к тридцати годам даже полковником не был. Но это не важно, он не был, а я буду.
Аркадий. Опять хвастаешься?
Сергей. Нет. Просто верю. Знаешь, Аркаша, когда на параде знамена проносят, красные, обожженные, пулями простреленные, у меня слезы к горлу подступают. Мне тогда кажется, что за этими знаменами можно всю землю пройти и нигде не остановиться.
Пауза.
Говорят, многие мечтают на родине умереть, а я нет. Я, если придется, хотел бы на чужой земле, чтоб люди на своем языке — на китайском, на французском, испанском, на каком там будет, — сказали: «Вот русский парень, он умер за нашу свободу». И спели бы не похоронный марш, а «Интернационал». Он на всех языках одинаково поется.
Пауза.
Ты только не смейся, Аркаша. Я понимаю, — конечно, смешно. Еще формы не надел, а уже и полководец, и если погибну…
Аркадий. Я не смеюсь. Я верю. Только боюсь, что трудно тебе будет в армии.