14 лет «прозябания» в инвалидной коляске – это неправда, не про него. Когда он начал приходить в себя, лежа в больничной кровати, то долго не мог понять, что вообще с ним происходит, почему это вдруг, ни с того ни с сего, его тело ему не подчиняется. И окружающие его люди (откуда-то появившаяся мать, врачи, медсестры, друзья, жена, сын, любовница) как-то странно на него смотрят и относятся как к слабоумному. Потом его любимая женщина (которую он-то тогда считал именно любовницей, а не близкой и родной) стала ему объяснять, что случилось. Рано утром он позвонил ей и сказал, что не сможет, как всегда, заехать за ней, чтобы вместе поехать на работу в переводческую фирму, где они были компаньонами. Пообещал приехать попозже и... исчез на все утро. Бедная женщина не знала даже, что и подумать, такого он еще не вытворял, а вытворял он много чего, уж она-то была в курсе. Потом, уже под вечер, к концу рабочего дня ей позвонили из клиники и попросили приехать, чтобы удостовериться в установлении личности такого-то пациента, находящегося в коме после дорожно-транспортного происшествия, произошедшего в 70 километрах от города на горной автомагистрали. Спускаясь с горы, он не справился с управлением на повороте, вылетел с трассы и свалился в ущелье, откуда его подняли на вертолете и привезли в клинику. Диагноз звучал странно: ПСМ в сочетании с ЧМТ. Он не понимал этих аббревиатур ни по-испански, ни по-русски. Да к тому же вспомнил украдкой подслушанный разговор врача с его матерью:
–Да что вы! Вам вообще повезло, что он выжил, хотя и будет теперь неадекватным, но останется живым. А про все остальное забудьте, он и говорить-то будет теперь с большим трудом и только по-русски.
«М-да, хреновые твои дела, чувак», – пришло ему на ум.
Он все-таки начал добиваться разъяснений и услышал, что ТСМ – это, оказывается, травма спинного мозга, а ЧМТ вообще гнусная вещь: черепно-мозговая травма. Сплошные травмы, подумал он. Да тут еще жена, которую он искренне любил и которой, тем не менее, изменял напропалую на каждом шагу, объявила ему, что жить больше с ним не будет. Любовь прошла, как она поняла после двухмесячных раздумий.
– Ну, тогда подавай на развод, – ответил он.
– Ты что, даже не хочешь, чтобы мы остались друзьями? Ведь у нас сын, и мы могли бы поддерживать нормальные человеческие отношения, я тебе во всем буду помогать, найду квартиру, в которой ты сможешь жить со своей мамой, – продолжала бубнить эта закамуфлированная под святую икону лицемерка.
– А зачем мне жена, которая со мной жить не хочет? – задал он закономерный вопрос и на этом поставил окончательную точку в повести их взаимных отношений, семейной жизни и односторонней любви.
После года пребывания в двух реабилитационных клиниках для инвалидов-колясочников, где ему без обиняков объявили, что ходить он никогда не будет и на всю жизнь останется прикованным к коляске, голова его начала понемножку работать. Он серьезно задумался о своей дальнейшей жизни, вспомнил не только испанский язык, но и английский, выучил французский и задался вопросом, неужели все так хреново и он действительно навсегда останется овощем. В прессе и на телевидении то и дело появлялись статьи и репортажи о научных прорывах в области регенерации спинного мозга. Его любовница, которая уже стала любимым человеком и настоящим другом, однажды прибежала и радостно заговорила о французском исследователе, добившемся удивительных результатов с помощью разработанной им реабилитационной технологии, основанной на лазерпунктуре, что-то вроде иглоукалывания, но с применением лазера вместо иголок. Так начался его первый период схватки с болезнью и беспомощностью.
Глава 2.
Надежда
Вместе с матерью, которую в шутку стал называть мамой-сестрой-дочкой, он поехал во Францию, в небольшую деревушку, где работал этот странный исследователь, оказавшийся непризнанным самоучкой, но очень умным, открытым и веселым человеком. Единственным, кто сказал ему: «Ты будешь ходить, только вот попотеть придется». Это было шоком. Значит, это все-таки возможно? И верилось, и не верилось. Но так хотелось верить! И он поверил, поверил в свое желание верить, в эти слова, впервые услышанные им после постоянных обломов и выплаканных ночей и дающие ему право на надежду, всего лишь надежду!
Надежда надеждой, она, конечно, окрыляет, дает крылья для полета, но надо же еще научиться летать, то есть «ходить» в данном, его случае. В общем, все оказалось не так просто. И не потому, что он не вкалывал и не потел. Он сделал все возможное, все, что от него зависело: занимался по шесть часов в день на самых различных тренажерах и велосипеде с механическим приводом, встал-таки на тутора (такие специальные складные приспособления из пластика, которые помогают инвалиду, надевающему их на ноги, замыкать колени и таким образом удерживать свое тело в вертикальном положении), начал даже делать шаги, хватаясь сперва за параллельные брусья, а потом и передвигаться с помощью ходунка. Но и тут он оказался не совсем обычным «медицинским случаем». Больные с травмой спинного мозга делятся на параплегиков и тетраплегиков, в зависимости от уровня поражения спинного мозга. Все, у кого спинной мозг поражен ниже шеи, могут управлять своими руками. А у людей, получивших травму в области шейных позвонков, отказывают и руки, и ноги. Их так и называют: «шейники», то есть тетраплегики. А вот у него удар во время падения пришелся на грудной отдел. Вроде бы, параплегия, но сволочная ЧМТ давала себя знать: башку ему пробило в зоне правого полушария, управляющего левой стороной человеческого тела. И поэтому левая рука не очень слушалась его, он с трудом мог ею двигать и хвататься за брусья и поручни ходунка. Поэтому и падал часто, когда она его не слушалась и соскальзывала. Рядом находилась мама-сестра-дочка, которая его всегда поднимала (в ее-то 70 с лишним лет) и тоже потела и уставала не меньше, чем он сам. Да к тому же «нормальные», обычные врачи (специалисты от общепринятой, устоявшейся, консервативной медицины) настолько закормили его таблетками, что он постоянно находился в полуодурманенном состоянии. Исследователь-француз, теперь почти ставший ему другом, когда увидел его в первый раз, сказал сразу: «Да вы, мсье, «газе». Имея в виду, что пациент находится под влиянием наркотиков, короче, «под газом», если по-русски. И начал постепенно его освобождать от таблеток. А принимал он их 24 штуки в день: от спастики, от инфекционных заболеваний мочевого пузыря, успокоительные, снотворные, слабительные – какой только хрени там не было! Длилась вся эта процедура полгода, но закончилась лишь частично, ведь в туалет-то ходить как-то надо было, так что слабительные и противоинфекционные остались, хоть и сократились до минимума. Он немного ожил, даже улыбаться стал, а иногда и смеяться, – все это под влиянием «чудака», исследователя, балагура и юмориста, которому он с серьезным видом заявлял, что его мама в совершенстве овладела французским языком. Ведь она однажды у него спросила: «Сынок, а чё это все французы всегда говорят «сава», у них во Франции так много сов, что ли?» Вообще, мама оказалась весьма находчивым человеком. Стала срывать этикетки с продуктов и собрала из них целую коллекцию. Теперь она совершенно спокойно подходила к продавцу передвижного грузовика-магазинчика, подвозившего к деревушке товары, говорила ему «бонжур», повторяла несколько раз «сава» и начинала делать покупки на неделю, показывая коллекционные этикетки.
А время неумолимо продвигалось вперед, и ему, нетерпеливому и неусидчивому, опять стало не по себе. Он вновь, после двух с половиной лет почти постоянного пребывания во Франции, начал потихоньку отчаиваться. Залез в компьютер и принялся рыться в интернете. Нашел американский форум, специализирующийся на его травме, связался с врачами из Португалии и Китая, хотел ехать в Швейцарию, Польшу, Мексику. В общем, стал метаться, но везде получал отказ. Все в один голос твердили: «Слишком сложная и тяжелая травма». И тогда он случайно, через тот же интернет, увидел по телевидению передачу об одной русской клинике, где, по утверждению корреспондента, инвалидов действительно ставили на ноги, без всяких туторов и ходунков, и учили заново ходить. Теперь он знал, что делать. Начинался второй раунд. Стволовые клетки. Москва.