Ранее, до Кайро, здесь тоже были оранжереи и даже небольшой водопад, который в нынешние времена не работал. Прежде тут разводили тропические растения, которые не встретишь в этой полосе: пальмы, раскидистые монстеры, пышные спатифиллумы и яркие кротоны. Но все они замёрзли, когда Кайро был оставлен. Теперь вместо них сад наполняли теми видами флоры и грибов, которые появились после Катастрофы: здесь росли небольшие игольчатые суккуленты, колючки, чёрные цветы, кустарники с невиданными ягодами, растения-камни, нечто красно-кровяного цвета, похожее на кораллы и проживающее на валунах, и многое другое. Здесь же обитало несколько редких видов птиц и крупные бабочки, куколки которых также вывозились на продажу. Росли и редкие травы, годящиеся для настоек различной надобности. В целом все представляло собой зрелище пусть и странного, но сада, и Тео, как и многие другие, часто приходил сюда, чтобы прогуляться и подумать, стараясь не подходить к источающему споры мху.
Услышав окрик Миры, Тео вздохнул, натянул перчатки и маску и принялся собирать чёрные поспевшие ягоды с покрытого клейкой мягкой массой куста.
Старый город Венерсберг умывался дождём, как умывается родниковой водой старая женщина в надежде на то, что хотя бы ненадолго к ней вернётся молодость. Город надеялся, что жизнь ещё потечёт по его старым улицам, залечивая раны. А берег клокочущего в грозе озера умывался солёной водой, словно слезами, которые должны принести облегчение. Над Кайро сверкали молнии, и все, задрав головы, смотрели, как льются с неба потоки. Если и были у жителей горести, то сейчас, под шум раскатистого грома, им становилось легче и снова грела сердца надежда.
Дара не слышала грозы, сидя в дальних комнатах Кайро. Но и она вдруг почувствовала внезапное облегчение от напряжения последних суток. Сколько раз девочка успела укорить себя в том, что снова подчинилась чужой воле и в результате опять оказалась взаперти. На этот раз выбор у неё был, правда, это означало бы потерять Медею. Зря она поверила тому темнокожему с бритой головой, кошачьей походкой и вкрадчивым, умеющим убеждать голосом. Как только они вошли в это подземелье, её потащили сюда и заперли, а вещи отобрали. Кровать, правда, была неплоха, и еда вполне себе, вкусное мясо, хлеб и овощи. Но звуки этого места вводили в депрессию. Временами шум был такой, словно ветер выл в печной трубе, а потом где-то из-за стены слышались протяжные стоны, что совершенно не способствовало душевному равновесию. Кто там, за стеной? Другой путник, которого эти уроды притащили в своё логово и обобрали?
Дверь из комнаты, оставшаяся открытой, — загадка почему — вела в комнату побольше, а там по столам и под ними валялась куча железяк неизвестного назначения, два больших кресла с мягкими спинками были засыпаны всё тем же хламом, а в дальнем конце этой свалки обнаружился туалет. Дара решила, что неплохо бы раздобыть хоть какое-то оружие, и припрятала под матрасом пару металлических штырей, которыми можно было бы при желании проткнуть насквозь. После чего она, немного успокоившись, улеглась сверху и закрыла глаза.
Они назвали своё убежище Кайро, а значит — она в городе сиобов, о котором говорил Янис. И о котором упоминала безумная Фрида. Он существует. У них здесь хорошая охрана, на это Дара сразу обратила внимание, не то что у Фриды. Если бы она подумала о побеге, ей пришлось бы сначала выйти отсюда, из этого подвала, добраться до выхода незамеченной, выбраться наружу — пройти сквозь тот люк, который, похоже, открывается неким хитрым способом. А потом — перелезть стену, наверняка содержащуюся в хорошем состоянии, а значит, без дыр, или пройти через ворота, где дежурят постовые. С другой стороны — и, возможно, стоило признаться самой себе в том, что это была одна из причин, почему она согласилась пойти с незнакомцами, — Дару обуяло любопытство. Его вызывало и место, и сами сиобы. А ещё — этот покинутый город был похож на то мёртвое поселение, куда она когда-то тайком пробиралась. Он, окружённый бескрайними безжалостными пустошами, по которым она мчалась по дороге сюда, безлюдными, покрытыми ещё прошлогодним сухостоем всех оттенков коричневого и грязно-желтого, словно и был тем самым местом, куда она должна была прийти. Всё-таки что-то было в словах безумной Фриды.