Дара прикусила губу, впервые подумав, что, возможно, на его месте поступила бы точно так же с чужачкой, которая встретилась на пути. Но — всё равно, это не причина прощать.
— А в остальном? — спросила она чуть погодя. — Как вы здесь живёте?
— Дел почти всегда по горло. Если останешься, то работы будет куча, и начнёшь ты с самой говённой, пока не станет понятно, куда ещё тебя можно пристроить. Говённая — это чистить туалеты, например.
Девочка повела глазами в сторону.
— Зато у нас отличная еда и всегда есть компания, а ещё — защита, что немаловажно. В одиночку сложно выжить.
Дара кивнула. Это она могла понять.
— А что в вас такого странного?
— Способности. Часто — внешность. Хотя порой в том, что касается внешности, сиобы совсем не отличаются от людей. Или совсем немного, и эту разницу обычно прячут под одеждой. А иногда различия более заметны.
— Скажи… — Дара вдруг вспомнила кое-что. — А у вас есть кто-нибудь по имени Элиаз?
— Элиаз? Нет, никого с этим именем нет.
Дара кивнула.
Когда они возвращались, заморосил дождь, который постепенно превратился в ливень. Они побежали, стараясь не уронить таз, до ближайшей постройки и стояли там, озябшие от сырости, наблюдая, как падают с неба потоки воды. Эти потоки несли их в будущее с неудержимой скоростью, они дарили надежду, они размывали все борозды, оставленные судьбой, и залечивали раны. И тогда, под протекающей крышей, глядя на улыбающегося мальчика-сиоба, который приглаживал мокрые кудри, Дара приняла своё решение.
Глава двенадцатая. Кайро
Жизнь в Кайро, а точнее, её монотонность, очень способствовала тому, чтобы исключить из своего внимания всё прошлое и будущее и сосредоточиться только на настоящем моменте. Для достижения этого очень желанного порой состояния необходимо, чтобы происходящее разделилось на фрагменты, которые лучше никак не связывать меж собой. Состояние это позволяло не думать — не только о прошлом, о котором Даре не хотелось вспоминать, не только о будущем, которое было слишком туманно и неопределённо, чтобы тратить время на предположения о нём, но даже и о том, что происходило сегодня утром. Быть в состоянии «здесь и сейчас» означало просто наблюдать, фиксировать всё вокруг, но никак не рассуждать и не оценивать. Ничего не было хорошо или плохо — всё оставалось таким, каким было, потому что ничего другого она будто бы никогда и не знала.
Сама Дара не сознавала этого, она просто жила день за днём. Комнату, которую ей отвели в подземном городе, девочка приняла как должное, как будто именно такая комната и была для неё самой подходящей. Располагалась она в северном крыле, тогда как большая часть народу проживала в западном, где помещения были лучше и просторней, и в них часто можно было поселиться вдвоём или втроём. К тому же именно там присутствовали все удобства, такие как водопровод, хоть и работающий с перебоями, ванные и даже небольшой бассейн. Тем не менее Дара была рада, что оказалась вдали от общественной жизни и к тому же одна занимала всю комнату. Её новое жилище было относительно небольшим и вмещало в себя кровать из тёмного дерева, небольшой стол овальной формы, маленький шкаф и несколько полок. На полу лежал потёртый красный коврик с узорами, изображающими оленей и медведей. Стены в комнате были серыми, с заметной фактурой, и чуть поблескивали на свету. Потолочное окно, такое же, как и в остальных комнатах первого этажа, отодвигалось и, наоборот, задвигалось при касании маленькой прямоугольной панели, встроенной в стену. Тут же была и другая панель, которая включала или выключала несколько светильников, озаряющих комнату мягким тёплым светом.
Ей нравилось новое жилище, очень нравилось. Привыкнув в деревне к гораздо более спартанским условиям, она нимало не беспокоилась о том, что в комнате нет собственного туалета, и не находила трудным посещать санузел, расположенный в том же крыле. Ванную она принимала там же, и там же чистила свои вещи. И никогда не закрывала потолочное окно, чтобы, ложась в постель, могла смотреть на звезды. Комната же, до этого пустая и одинокая, казалась тёплой и уютной и хранила её скромные сокровища: Киев резной лук, любимый нож и ещё один, взятый у братьев, жука, украденного в «Орионе», — то есть нет, позаимствованного, — который нашёл свой новый приют на стол, и даже летал иногда, когда Дара проводила ему пальцем по брюшку, колчан со стрелами и сумку Кривозубого.
Монотонность. Каждый день по утрам один и тот же сладко-жгучий вкус мятной пасты, выдавленной из маленького тюбика, всего капля, ведь до следующего месяца она больше не получит. Вот её отправляют чистить конюшни, а она не имеет ничего против — ей всегда так нравились лошади. Вот она сгребает навоз и таскает сено, а потом отчищает сапоги от грязи, но это ничего, она привыкла к тяжёлой работе. Вот помогает на кухне и берётся разделывать тушки, причем так умело, что все одобрительно кивают и хвалят её, особенно Эси, которому приглянулась эта беловолосая диковатая девчонка, и он угощает её пирогом с ягодами. Вкус пирога кажется ей таким восхитительным, что ради этого стоило бы разделать ещё десяток туш и пропитаться насквозь запахом крови, который потом неделю не смоется. Вот она чистит площадку для занятий перед приходом остальных и наблюдает, как прорастает сквозь прошлогодние листья зелёная трава. А потом смотрит, как занимаются другие, и видит: Тео кивает ей и улыбается, Алис подмигивает и морщит нос, высокомерная желтоглазая Лиза не удостаивает её взглядом. Но Дару это вовсе не беспокоит.