Ничерта между нами и на миллиметр не сократилась дистанция.
Даже, когда он сам кончал. Даже, когда выгибаясь на сильных, бугрящихся мышцами руках, срывался на хриплые рыки, изливаясь во мне до последней капли.
Он не рухнул на меня, не накрыл своим телом, не зарылся в разметавшиеся по постели влажные волосы, а перекатился на бок, отвернулся, оставив меня лежать с раздвинутыми ногами, мокрыми от его семени.
То, что произошло между нами нельзя было назвать ни грубым сексом, ни уж тем более занятием любовью. Это самая настоящая война, которую мы оба проиграли.
Накинула на себя лёгкий, шёлковый халатик. Готовила нам кофе, пока он мылся в душе.
После бешеной вспышки страсти так и не сказали друг другу даже пару слов. Не смотрели в глаза, не прикасались, не понимали, что теперь делать и как себя вести.
За окном уже рассвело. Я стояла с кружкой ароматного капучино возле подоконника и смотрела на серую, будничную реальность.
Без всякого удивления поняла, что соскучилась по дому, по каждой комнате, что уже давно стала родной, и, конечно, по Андрею.
Стрелки настенных часов близились к семи утра, он скоро должен был вернуться.
Я приготовила завтрак. Горячий омлет с сыром, ветчиной и зеленью. Зажарила на самой большой сковородке, чтобы хватило на троих.
Почему-то думала, что Макар дождётся Андрея и мы поедим вместе. В моём мозгу совершенно спокойно умещалась такая сцена, а вот Збарский явно придерживался других взглядов.
Выйдя из душа, он бросил на меня короткий, отчуждённый взгляд, отказался от кофе и направился прямо в прихожую.
- Уже уходишь? Простудишься, волосы ведь ещё мокрые. Подожди хоть немного, обсохни, позавтракай.
Он игноривал каждое моё слово. Стоял возле зеркала, расправляя воротник смятой, влажной рубашки, с парой отлетевших верхних пуговиц.
- Ты на работу или в полицию? Давай, я дам тебе рубашку Андрея, не пойдёшь же ты в таком виде...
Я только легонько дотронулась до его плеча, а он дёрнулся от моего прикосновения так, словно обожгла его хлыстом.
Стало больно. Ему настолько неприятно? Так сильно жалеет о случившемся?
Ну и пусть. Хочет делать вид, что ничего не произошло? То же пусть.
Я запомню это на всю жизнь. И я не жалею. Презираю себя, даже не пытаюсь подавить чувство вины, но уж точно не жалею.
- Будешь приходить к Карине, когда её выпишут?
Натягивал пальто, стоя всё так же спиной и не глядя мне в глаза. Голос холодный и безразличный. Можно подумать, что ему совершенно всё равно.
- И пока не выпишут тоже. Дождусь Андрея и поеду к ней.
Кивнул, проверил наличие кошелька и ключей от машины в кармане, взялся за ручку двери, но не повернул её. Медлил пару секунд и всё же сказал:
- Сейчас будет много дел с полицией, клиниками, лечением, ещё и работа навалилась...Более-менее у меня свободны вечера вторника и субботы. Тебе подходит это время?
Он не уточнил для чего, но я понимала, что речь идёт вовсе не о занятиях.
Может, он и жалеет о случившемся, презирает, даже ненавидит нас обоих, но бороться с собой так же не может.
Губы невольно растянулись в улыбку, которую он заметил в отражении зеркала.
Резко развернулся, сцапал меня за плечи и оторвал на несколько сантиметров от пола.
- Чёрт, ты хоть понимаешь, что мы творим? Чему смеёшься, дура? Мы оба предаём близкого человека. Он прикрывал меня от пуль, отдавал свой паёк, когда я с огнестрельным ранением в бок валялся в вонючем, кишащем мухами и пропахшем гнилью полевом лазарете, два раза спасал жизнь моей сестре. Тебе, я думаю, то же есть за что, как минимум, сказать ему "спасибо". А мы, как последние твари...
Он с силой сжимал мои плечи, прислонялся лбом к моему лбу и прожигал взглядом полным ненависти и боли. А я всё так же улыбалась. Улыбалась и плакала, чувствуя, что счастье граничит с агонией.
- Тогда зачем эти вторники и субботы? Забудем о том, что было. Вычеркнем это утро из памяти.
- Часто вот так вычёркивала? Привычная уже?
Снова этот звериный оскал, и я, как последняя идиотка, улыбаюсь ещё шире, понимая, что он ревнует. С одной стороны, могла отомстить за эти недели равнодушия и игры на моих нервах, с другой, так от всего устала, что хотелось выражать свои чувства совершенно открыто, без фальши и притворства.
- Никогда раньше и сейчас не могу. Ненавижу себя не меньше, но буду жить этими вторниками и субботами. Ты мне нужен.
Долго смотрел в глаза, и постепенно ненависть во взгляде стала рассеиваться. Только на смену ей никаких тёплых чувств. Одна боль, тоска и отчаяние.
- Я в больницу, потом в отделение и на работу. Если сможешь, приходи завтра к Карине, просто побудь рядом. Я привезу вам краски, мольберт, может, книжки, вы ведь обе любите читать.