Джереми познакомил нас: «Алеша из России, Томас из Швейцарии».
Алеша небрежно зачесывал волосы набок, они доходили ему до подбородка, довольно массивного, и контрастировали с бледным лицом, усеянным веснушками. Ростом он был ниже меня. На мой взгляд, ему было не больше тридцати лет. Еще мне почему-то запомнились его руки, испачканные сажей.
Пока Джереми шпиговал чесноком молодого барашка, а Джулия смазывала мясо каким-то темным соусом, мы с Алешей пили божоле. Он сообщил мне, что еще двенадцатилетним подростком переехал с родителями из Москвы в Исландию, в Рейкьявик, а теперь снова живет в Москве. Работает у галеристки Екатерины Никольской. У русских коллекционеров сейчас огромный спрос на современное искусство. Меня тогда поразили его великолепные зубы.
- Что ты делаешь в Лондоне? - поинтересовался Алеша.
Я рассказал про шоу, которое задумали мы с Джулией, объяснил разницу между стилями «этно-болливуд», «панк-бэкхем» и «винтаж-гламур». Может, я говорил слишком много? К потолку поползли синеватые струйки чада. Мясо шипело, наши лица раскалились, как круглые угольки в жаровне, вокруг которой мы сидели в кружок.
Алеша называл меня «Томас» с ударением на втором слоге, на «а», смеялся, закидывая назад голову. Ветер яростно швырял снег в оконное стекло, но мы не слышали шторма, срывавшего крыши и переламывавшего столбы освещения. В ритме музыки мы жевали мясо, не чувствуя, как расширяется теплая масса и, словно тяжелое тесто, заполняет комнату. Когда огонь грозил погаснуть, мы дружно дули на жаровню. Я испытывал одновременно возбуждение и страшную усталость. Я хотел встать, но ноги меня не слушались; они почему-то налились свинцом. Алеша решил мне помочь, словно дряхлому старику, но тоже покачнулся. Его пуловер задрался кверху, обнажив белый живот с узором темных волос.
Потом все вокруг меня погрузилось во мрак.
На потолке нервно мерцал свет, у меня дико болела голова.
- Томас? - услышал я. Алеша лежал рядом на койке и смотрел на меня, откинув голову, будто на редкого представителя животного царства. Мои рот и нос закрывала маска. В размеренном ритме аппарат гнал кислород в мои легкие. Я что-то промычал. Алеша, разумеется, не понял моего мычания и вопросительно посмотрел на меня. Я стащил с лица маску и повторил:
- Что случилось?
- Скорая привезла нас в больницу.
Четыре человека на восьми квадратных метрах, открытый огонь, много вина и мало кислорода. У Алеши и у меня одновременно случился коллапс кровообращения.
- Мы сейчас пьяные?
- Разве что от кислорода.
В ту ночь, полтора года назад, в Лондоне получили травмы и попали в больницы сотни людей. От штормового ветра дрожали стекла, часто гас свет. Врачам было просто не до нас. Алеша залез ко мне под одеяло, словно мы были детьми, испугавшимися темноты. Веснушки на его бледной коже напоминали черные маковинки, губы потрескались. Я еще подумал тогда, что буду вспоминать эту ночь как смешной анекдот, когда вернусь в Мюнхен.
Тем временем я дошел от Бриннерштрассе до Арсисштрассе и теперь бродил по Старому кладбищу, разглядывая старинные надгробья и памятники. Вон тот полный драматизма ангел подошел бы для Александры. Когда же ее похороны? И как они пройдут? Полагается ли вскрытие тем, кого убили? Ведь Александру тогда еще и располосуют. Один из клиентов, судебный медик, как-то рассказал мне, что вынутые органы потом просто запихивают в полости тела, словно белье в чан. Противные мысли. Я гнал их от себя.
На Георгенштрассе я остановился перед домом Александры и заглянул через стекло в холл.
- Вы что-то ищете? - Женщина позвякивала связкой ключей.
- Да, то есть…
- Вы к кому?
Рядом с табличкой и звонком Александры была другая - «К. Кох». Клаудия Кох, подруга, коллега и соседка Александры - она пришла в «Вамп» два года назад и сразу стала нашей клиенткой. Ее первая запись в тетради салона была помечена буквами «н.к.р.» - «новый клиент с рекомендацией». Ее красит Беа, стригут Деннис или Керстин, а сам я с ней практически не встречался. Уж она-то точно все знает про Александру. Я решил заглянуть в нашу тетрадь и посмотреть, когда Клаудия Кох явится к нам в следующий раз.
- К Александре Каспари.
- Вы не первый. - Женщина открыла массивную дверь в холл. Я увидел темно-красную кокосовую циновку, люстру из блестящей меди, по бокам на стенах зеркала в золоченых барочных рамах.
- Ее спрашивал кто-нибудь еще?
- Да, спрашивали. Но раз фрау Каспари не открывает, значит, у нее есть на то свои причины. - Женщина повернулась, собираясь зайти в дом.
Прежде чем дверь успела захлопнуться у меня перед носом, я быстро сунул ногу в щель и спросил первое, что пришло мне в голову:
- Так она дома?
Женщина повернулась ко мне и показала подбородком куда-то за мое плечо, на улицу, словно там стояла сама Александра. Я невольно оглянулся, сбитый с толку. Разумеется, там никого не оказалось.
- Во всяком случае, ее «порше» стоит там. - Не говоря больше ни слова, она закрыла дверь.
Я вернулся на тротуар и прошел туда, где стоял «порше-кабриолет». За стеклом машины виднелась табличка «Продается», ниже данные: «2002, пробег 12000 км, 228 л.с., имеется свидетельство Технического надзора». У меня нет водительских прав, я совсем не разбираюсь в автомобилях и передвигаюсь чаще всего на такси или самолетах. Александра, напротив, регулярно влюблялась в красивые жестянки, будто в мужиков со спортивной фигурой, выжимала предельную скорость при первой же пробной поездке, а потом, в повседневной жизни, использовала автомобиль как дом на колесах. Однако из этого «порше» все, что могло бы напоминать об Александре, было убрано. Кто же хотел превратить в деньги ее машину?
К дому подъехал темно-зеленый лимузин с берлинским номером. Я поскорей пригнулся, словно автомобильный воришка. Машина аккуратно остановилась, окна и крыша закрылись нажатием кнопки. Через пару секунд из нее вылез мужчина, его серебристые волосы торчали аккуратной щеточкой, на ногах плоские ортопедические сандалии. Он подошел к дому, вставил ключ в замок и скрылся за дверью. Вскоре его тень мелькнула у окна. Он поднимался по ступенькам, тем самым, которые год назад, на вечеринке в честь дня рождения Александры, один из ее поклонников усыпал желтыми, белыми и красными лепестками.
Приехавший лимузин, вероятно, принадлежал мужу Александры и отцу Кая, ведь комиссарша сказала, что Холгер Каспари будет в Мюнхене сегодня к вечеру или завтра утром. Я заглянул через стекло в салон. На приборной доске лежала мюнхенская квитанция о парковке с датой 21 июля, 17.15. Александра была убита на следующий день.
6
Зал постепенно наполнялся приглушенным гулом. На вернисаже, кроме меня, в белом никого не было. Большинство посетителей явились в черном и в очках медового цвета. Многие одни, без своих благоверных. В основном журналисты и фотографы. Они разыскивали друг друга и сближали лбы, чтобы обсудить одну и ту же тему: смерть Александры. Мне показалось, что некоторые искренне скорбят, хотя, возможно, такое впечатление возникало из-за бледного света, заливающего помещение.
- Бедняжка, бедная Алекс! - Я почувствовал на щеке теплое дыхание. Кто-то коснулся моего плеча. Температура в зале повышалась с каждой минутой, прибывали все новые и новые люди, приносили с собой уличную жару и сбрасывали ее с плеч, словно тяжкий груз. Кончина Александры стала событием, окрылившим это мероприятие. Александра Каспари была тут главной персоной, ведь ее унесла из жизни не банальная болезнь - о такой смерти не сказали бы ни слова. Зато убийство будоражит воображение. Даже на меня упал отблеск чужой славы.