– Нет. – Я вернулся к мешку и достал единственное яблоко, которое сберёг для путешествия. – Ты бы попытался.
Я откусил от яблока, и это было прекрасно, рот наполнился жидкой сладостью. Я откусил снова и посмотрел на Торию, которая как раз поднималась.
– Держи, – сказал я, бросая недоеденный фрукт. – Пустой живот тебе сегодня не поможет.
– Очередной подарок его светлости? – спросила она, с сомнением глядя на яблоко, а потом заставила себя откусить. Меня беспокоило её осунувшееся лицо и согнутая спина, а вялость во взгляде говорила, что её тело уже на пределе. Да, она была сильной и гибкой, а годы труда закалили мышцы, но бежать вечно не может никто.
– От охранника, – сказал я. – За то, что написал письмо его возлюбленной. Ешь и хорошенько попей.
Я надеялся, что это время продлится до наступления вечера, Тория успеет отдохнуть и без неуместных сложностей сможет добежать до Каллинтора. Разумеется, судьба редко настолько щедра.
Восточный ветер донёс всего лишь едва слышный звук, который кто угодно легко пропустил бы за шелестом леса и птичьими трелями, но мой разбойничий слух оставался таким же острым, как и зрение. «Всё ещё далеко», предположил я, навострив уши, чтобы определить направление далёкого лая. «Но они идут по нашим следам».
– Гончие, – сказал я и поморщился, поднимаясь на ноги.
– Нихуя не слышу, – воспротивилась Тория, когда я наклонился, чтобы поднять её.
– Тогда тебе повезло, что слышу я, так ведь? Брось это. – Я вырвал мешок из её рук и отбросил в сторону. – Больше останавливаться нельзя. – Я встревожился ещё сильнее от того, что увидел на её лице. Настоящее истощение вероломно, оно лжёт своей жертве, нашёптывает обещания, которых не сдержит, притворяется, будто опасности нет, и с миром всё будет хорошо, если только ты полежишь ещё минутку. Я видел, как такие мысли мелькают в голове Тории, и это привело меня к очевидному, хотя и весьма рискованному решению.
Пощёчина вышла суровой, моя рука шлёпнула Торию по щеке и подбородку с такой силой, что хватило бы оставить синяк. Впрочем, её ответ оказался на удивление быстрым.
– Сволочь!
Я увернулся от ножа, пока он не вскрыл мне горло, а потом уклонился ещё от двух выпадов, которые она целила мне в грудь.
– Я твой хуй тебе скормлю, говнюк! – Она пригнулась в бойцовской стойке, поворачивая нож туда-сюда – обычная тактика, чтобы запутать противника. Её лицо покраснело, за исключением бледной отметины, оставленной моей рукой, а глаза ярко блестели, и в них остался лишь небольшой признак усталости.
– Убьёшь меня потом, – произнёс я, последний раз отхлебнул из бурдюка и отбросил его прочь. – А сейчас нужно бежать.
Из леса мы выбежали через час, безрассудно бросившись на пшеничное поле. Опускающееся солнце окрасило качавшиеся колосья в красно-золотой оттенок, который порадовал бы менее отчаянные глаза. К счастью для нас, пшеница оказалась высокой и почти дозревшей, а значит, мы могли бежать пригнувшись, и может быть даже не привлекать внимание преследователей. Хотя, от носов их гончих было не спрятаться.
К концу дня далёкое тявканье переросло в постоянный хор лая и воя. Я знал, что это волкодавы, специально выведенные не для забав, а для охоты на людей. Такие псы высокие в холке, и сил у них хватит сбить с ног взрослого мужчину. Я боялся их клыков, но кнутов и клинков их хозяев боялся ещё больше. Собак тренировали, чтобы удерживать нас, а не убивать, если только не перестараются. Я не сомневался, что лорд Элдурм захочет получить беглецов живыми. Три трупа произведут на каторжников Рудников мало впечатления, так как они привыкли к виду смерти. Но три живые души, которым суждены долгие мучения, прежде чем их вздёрнут перед воротами, послужили бы ярким примером.
Такие мысли заставляли меня бежать, несмотря на боль, которая теперь, казалось, пульсировала в каждой мышце моего тела. Наверное, и на Торию они тоже оказывали укрепляющее воздействие, поскольку она умудрялась почти не отставать от меня, и только пару раз споткнулась. Я слабо надеялся, что эта её новообретённая энергия не обратится в возмездие, когда мы добежим, но об этом стоило беспокоиться уже в другой раз.
Как и прежде, впереди бежал Брюер, хотя даже он слегка поник. И конечно же, он угодил уставшей ногой в кротовью нору и рухнул на землю.
– Нет! – услышал я его яростный самоуничижительный хрип, когда он с помощью кирки поднимался на ноги. – Вставай, щенок несчастный!
Примерно на середине поля напряжение от бега стало таким всепоглощающим, что я почувствовал: скоро рухну, скоро наступит момент, когда тело просто сдастся. И так бы оно и вышло, если бы мои глаза не увидели шпили. Четыре шпиля поднимались над пшеницей, словно тёмные копья на фоне краснеющего вечернего неба, по одному на каждое святилище мучеников в Каллинторе.