– Похоже, Ковенант отыскал самого скупого торговца оружием во всём Альбермайне, – заметила она, снова устремив немигающий взгляд на стремящегося Арнабуса.
– Во время войны оружие дорожает, – ответил он спокойным голосом с едва заметной ноткой сожаления. – Светящий Хелстан лично провёл специальное прошение, чтобы собрать средства на это предприятие. Я с радостью доложу ему о вашей благодарности за его усилия, капитан-причастник.
– Прошу вас. А ещё не премините доложить то, чему станете свидетелем завтра, когда рота Ковенанта докажет, чего она стоит. Если, конечно, вы не желаете вступить в наши ряды и увидеть всё своими глазами.
Я ожидал, что в ответ на эти слова на лице стремящегося проявится гнев вкупе с немалой долей трусости, но он всего лишь в лёгком изумлении приподнял бровь.
– Я уверен, что только путался бы под ногами. И к тому же принцесса Леанора настрого приказала мне, чтобы я не отходил от неё ни на шаг, как только начнётся битва. Мы вместе будем просить Серафилей даровать свою благодать нашей победе, и так Корона и Ковенант соединятся на скромном совете. Уверен, вы бы это одобрили.
Эвадина ничего не ответила, а только молча и бесстрастно смотрела на Арнабуса, и тянулось это так долго, что становилось уже неловко. Стремящийся всё так же спокойно и дружелюбно смотрел в ответ, и наконец она моргнула и повернулась ко мне:
– Как я понимаю, ты умеешь править телегой?
– Да, капитан, – заверил я её. В своё время я украл немало телег, так что мог бы стать приличным кучером.
– Хорошо. Собери учётные книги и поехали.
Я вернул книги в мешок, поднял борт, побежал вперёд и влез на место кучера. Старая тягловая лошадь печально посмотрела на меня, когда я взялся за поводья. Седоусым ртом она жевала траву, а вокруг её ноздрей жужжали мухи. Лошадка разительно отличалась от серого боевого коня цвета стали, на которого Эвадина быстро поднялась, не попрощавшись, как я отметил, со стремящимся Арнабусом. А вот у него нашлись слова на прощание:
– Ваш отец прибыл сегодня утром, – крикнул он, когда Эвадина повернула своего серого к западной границе лагеря. – Лорд Курлайн сейчас присутствует на королевском военном совете, но я с радостью раздобуду чего-нибудь освежающего, если пожелаете подождать немного и засвидетельствовать ему своё почтение.
Хоть я и пытался сопротивляться порыву, но мой взгляд всё равно скользнул по лицу капитана. В своё время я повидал много разгневанных душ и немало понял об их природе. Для некоторых гнев – это яд, пламя, которое горит всё жарче, когда они не в силах его спустить. И он пожирает их изнутри, оставляя горькую, пустую оболочку. Для тех, кто не может обуздать гнев, он, как для Декина, одновременно и союзник, и предатель. Гнев делает нас страшными и может принудить слабых подчиняться, как волк подчиняет свою стаю. Но гнев и ослепляет нас, что Декин понял слишком поздно.
Капитан-причастник леди Эвадина Курлайн в тот день определённо разгневалась. Я видел это ясно на замороженной алебастровой маске её лица, когда она не стала оборачиваться, чтобы посмотреть на стремящегося. Гнев также ясно был виден в лёгком подёргивании рук, которые, как я знал, так и чесались потянуться к мечу, подвешенному на седле. Но она не протянула руку, и не обернулась. Для неё гнев был тем, что нужно контролировать, но, как я узнал со временем, ещё и полностью спускался с цепи, когда того требовали обстоятельства.
– Вперёд, Писарь, – тихо проговорила она мне, ударом пятки пуская серого шагом.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Направляясь обратно в роту, мы держались южных районов лагеря. К моему облегчению, этот курс вёл нас далеко от рощицы, в которой устроила себе жилище Ведьма в Мешке. Даже не знаю, чего я боялся больше – людей Гулатта или каэритской женщины. Чёрные ромбы её глаз по-прежнему не шли у меня из головы, а особенно блеск, который я заметил внутри. Всего лишь мимолётный блеск, мгновенно исчезнувший, но я всё никак не мог избавиться от чувства неуловимой значимости.
А ещё на мою удачу наш курс вывел меня на другое знамя, которое я узнал, на этот раз благодаря знакомству, а не урокам Сильды. Знамя герцога Шейвинской Марки, Эльбина Блоуссета, развевалось здесь выше всех, хоть и не выше королевского, поскольку такое было бы эквивалентно государственной измене. Серебряный ястреб на красном поле колыхался над лесом гербов, поднятых домами поменьше, которые явились на королевские сборы.
«Она здесь», думал я, глядя, как знамя полощется на ветру, пока телега покачивалась на ямах и колдобинах. «Если только герцог не оставил свою шлюху дома». Я подумал, что это вряд ли. Лорайн захотела бы находится в этом средоточии аристократической власти. И уж конечно, она не смогла бы устоять перед бесчисленными возможностями, представленными здесь.