«Её будут охранять», размышлял я, рассматривая плотно расставленные палатки, которые выглядели опрятнее, чем везде, и скорее всего здесь жили более дисциплинированные солдаты, чем прочие неряхи в этом лагере. «Но не во время битвы. Когда начнётся бой, она останется одна, или по крайней мере с незначительной охраной…».
Я настолько увлёкся Шейвинским лагерем, что я не сразу заметил, как Эвадина вдруг резко остановила серого. К счастью, старая лошадь тащилась неспешно и предупреждающе фыркнула, чтобы я не завёл её в круп коня леди. Натянув поводья, я смог вовремя остановить телегу, и почувствовал, что у меня скрутило живот, как только увидел причину остановки капитана.
В дюжине ярдов впереди сидел на великолепном жеребце лорд Элдурм Гулатт, а по обе стороны от него было два десятка конных воинов. Лицо его светлости немного покраснело, как у человека, решительно настроенного не спасовать перед трудной, но жизненно важной задачей.
– Миледи, – поклонившись, приветствовал он Эвадину, но остался при этом в седле. Я знал, что это является нарушением рыцарского этикета, который обычно требовал, чтобы дворянин спешился и встал на одно колено, прежде чем выразить почтение даме равного или более высокого ранга. Я подумал было, что это может означать утрату интереса к предмету его страсти, но вскоре выражение его лица развеяло все подобные предположения. Когда он таращился на Эвадину, его черты выдавали смесь похоти и тоски – а именно эту комбинацию эмоций он давно уже принимал за любовь. Благодаря тому, что долгими часами я помогал ему составлять письма этой самой женщине, я знал, что за этим выражением скрывается не любовь, а безнадёжная одержимость, которая способна самую благожелательную душу превратить в опасную.
– Как я рад снова видеть вас, – добавил он напряжённым и совершенно безрадостным тоном.
– Милорд, – вот и всё, что холодно безразлично ответила Эвадина. Она так и сидела на сером, с видом скорее лёгкого любопытства, чем беспокойства.
– Я слышал рассказы о ваших… приключениях, – продолжал, прокашлявшись, лорд Элдурм. – Весьма примечательные и волнующие. Но, разумеется, я бы и не стал ожидать ничего меньшего. Хотя меня печалит мысль о том, что вы в такой близости от опасности…
– Милорд, – оборвала его Эвадина, и теперь в её голосе прозвенела стальная грань, – как мне кажется, наша последняя переписка положила конец абсолютно любой из связей между нами, помимо союзных в этом благородном деле. А теперь… – она покрепче схватилась за поводья серого, – …если только вы не хотите обсудить военные вопросы, то прошу вас, со всем уважением, освободить проезд. У меня очень важное дело в моей роте.
Я заметил, что эти слова поразили его, словно стрелы. Он съёжился в седле, угловатое лицо побледнело, как у человека, у которого прихватило сердце. Но всё же, к его чести и моему расстройству, лорд Элдурм быстро оправился. Глубоко вдохнул, выпрямился и решительно заставил себя встретиться взглядом с Эвадиной.
– К моему сожалению, я здесь не ради вас, миледи. – Его суровая решимость сменилась мрачным предвкушением, он посмотрел на меня, вытянул руку и указал пальцем, словно наконечником копья. – Я здесь ради него.
Эвадина обернулась и посмотрела на меня, приподняв бровь, и мне оставалось лишь слабо улыбнуться.
– Ужасный злодей, – продолжал его светлость. – Обманщик, вор, убийца, который не далее, как час назад напал на одного из моих людей. Согласно законам Короны я имею полное право требовать его выдачи, и я добьюсь правосудия.
Прежде чем снова обернуться к Элдурму, Эвадина чуть скривила губы. Это было едва заметное выражение юмора, но всё равно оно как-то успокаивало.
– Мне всё равно, – заявила она, тщательно выделяя слова. – Его историю я знаю. Он остаётся моим человеком. Его клятва была принесена и принята, по законам Ковенанта.
– Этот подонок-керл, – взорвался Элдурм, его лицо покраснело, а конь занервничал, чувствуя гнев хозяина, – и раньше притворялся приверженцем Ковенанта! С вашей стороны глупо было бы поверить его лжи. Как поверил я, когда впустил его в свои покои и позволил ему писать мои письма…
На этих словах он запнулся, и оттенок его лица стал более розовым, указывая на смущение. Впрочем, он снова быстро оправился, и, несколько раз вдохнув для успокоения, снова заговорил: